Тейн де Фрис - Рембрандт

Здание гильдии углом выходило на Бреестраат, так что окна зала смотрели в разные стороны. Это был старинный дом с толстыми панелями и расписными плафонами. Живописцы увешали стены зала картинами и рисунками на мифологические сюжеты. Устав от длительных разговоров, все отдыхали, попивая вино. Варфоломей ван дер Гельст развалился в кресле, положив ноги на сиденье другого кресла. Николас де Хельд Стокаде тщательно складывал бумаги в папку с делами гильдии. Маартен Кретцер — богатый торговец картинами и покровитель многих живописцев, избранный председателем гильдии, — задумчиво поглаживал остроконечную бородку и наблюдал за Якобом Мейрсом; тот глядел в окно, изредка постукивая ногтем по бокалу, и нежный хрустальный звон эхом отдавался в зале. В тени высокого камина сидел слуга и наполнял бокалы, как только они пустели.

Тишина долго никем не нарушалась. Быстро спускались сумерки; казалось, будто облако тонкой серой пыли окутало предметы; все потускнело.

С улицы донесся мерный солдатский шаг: отряд гражданской самообороны возвращался из тира и остановился на перекрестке, чтобы по команде разойтись по домам. К перекрестку сбегалось множество зевак — подростков и даже взрослых. Варфоломей ван дер Гельст стал вдруг с интересом рассматривать эмблемы и знамена стрелков и узнал знакомого командира и его отряд. Он собирался было что-то заметить на их счет, но его опередил гравер Якоб Мейрс — он стоял у противоположного окна, выходившего на Бреестраат. Мейрс указал на улицу.

Все взоры устремились на фасад высокого красноватого дома на другой стороне улицы. В окнах верхнего этажа уже зажигали свечи. Видно было, как по комнате снуют люди, но кто именно, разобрать не удавалось. По залу словно пронесся порыв холодного ветра.

— Рембрандт, — как-то особенно ядовито произнес ван дер Гельст это имя.

Остальные молча кивнули.

Их великий соперник, который нигде не бывал и даже погнушался вступить в новую могущественную гильдию, точно какой-то нечеловеческой властью приковал к себе всеобщее внимание. Возможно, что там, за освещенным окном, именно Рембрандт шагает из угла в угол. По-видимому, он работает или разговаривает с учениками. Ом живет обособленно, отгородившись от внешнего мира, и тем не менее все взоры устремлены сейчас на него; он притягивает их мысли, как яркий свет притягивает мотыльков. В глазах ван дер Гельста вспыхнул огонек неприязни, и он, волнуясь, торопливо осушил бокал.

Николас де Хельд подсел к сидевшим за столом художникам. Хотя никто из них не проронил ни слова, по во внезапной сплоченности этих трех живописцев явно чувствовалось что-то зловещее. Маартен Кретцер заметил это и был неприятно поражен.

Художники украдкой бросали друг на друга испытующие взгляды, выжидая, кто же произнесет первое слово. Якоб Мейрс, сосредоточенно думая о чем-то, медленно осушил высокий сверкающий бокал.

— А вы слышали об итальянском заказе? — обсасывая усы, заговорил он наконец.

Кретцер кивнул, а Николас де Хельд и ван дер Гельст отрицательно покачали головами.

Мейрс сообщил все, что знал. Когда он кончил, Кретцер еще раз убедился, что его предположение правильно. В наступившей напряженной тишине слышалось только прерывистое злобное дыхание ван дер Гельста. Вся комната была словно окутана чадом незримой зависти. Якоб Мейрс нервно постукивал носками башмаков об пол.

— Это оскорбление! — взорвался вдруг ван дер Гельст. Вскочив с кресла, он забегал по комнате.

Кретцер взглянул на него и сказал с пренебрежительной усмешкой:

— Не нахожу в этом заказе ничего предосудительного. А завистники у него всегда найдутся, мой дорогой. И вам, по-моему, не следует завидовать этому успеху Рембрандта…

— …который будет, вероятно, последним, — досказал Якоб Мейрс и знаком подозвал слугу с вином. Ван дер Гельст тоже подставил свой бокал.

Кретцер прикинулся, будто не слышал последних слов, а сам тем временем наблюдал за ван дер Гельстом, который безостановочно пил. Лицо его набрякло, обычно добродушные, глубоко сидящие глаза сделались маленькими и колючими. Видно было, что его обуревают чувства, в которых он в другом случае ни за что не признался бы.

— Вы думаете, мастер Кретцер, что я завидую ему? Клянусь Апеллесом, ни у меня и, насколько я знаю, ни у кого из здесь присутствующих нет к тому никаких причин. Но Рембрандт мне надоел! Позор, что честные живописцы терпят подобное поведение мастера! Он обманывает нас! — крикнул ван дер Гельст, стукнув кулаком по столу под самым носом у Кретцера.

Николас де Хельд поднялся с места и передал слуге пустой кувшин с приказанием налить в него вина. Вам дер Гельст бесновался.

— Обманывает, говорю я вам! Почему он, как принято и как это делают все другие, не выставил свою итальянскую картину сначала у нас? Почему все, что он предпринимает, покрыто тайной? По-братски это? Разве это искренность? А ничего не подозревающая чужеземная птичка послушно летит в западню!

Кретцер с удивлением спросил:

— Что имеет в виду наш уважаемый собрат?

Мейрс и де Хельд многозначительно переглянулись.

Ван дер Гельст злобно прошипел:

— Прикидываетесь дурачком, господин Кретцер! А между тем, черт вас побери, вы прекрасно знаете, что делается в гильдии…

Маартен Кретцер пожал плечами:

— Я понял, куда вы клоните. Собираетесь повторить старую басню об учениках?

Спокойный и пренебрежительный тон Кретцера взбесил ван дер Гельста.

— Вот именно! Об его учениках! Я не собираюсь держать язык за зубами, слышите? Я открыто говорю о том, что всем нам известно, но о чем никто не отваживается заикнуться… Его ученики! Разве смог бы он продержаться без своих учеников? И кто поручится нам, что «Философ», отправленный им непосредственно заказчику, действительно написан им самим? Повторяю, честный живописец не стыдится своего произведения. Он не боится показываться при свете дня, его так же часто можно застать в выставочном зале торговца картинами, как и в собственной мастерской. Но Рембрандт!..

Вернулся слуга с вином, и ван дер Гельст первый протянул ему свой бокал.

Кретцер заметил, что разговор принимает опасный оборот. Кивком головы подозвав к себе слугу, он велел ему налить вина, а затем отправил слугу домой, сказав, что сам запрет двери. Слуга усмехнулся, искоса глянул на ван дер Гельста, но беспрекословно повиновался и ушел. Кретцер облегченно вздохнул, увидев в окно, как он пересекает площадь.

— Это верно, — заметил Кретцер, — Рембрандт, как никто другой, всех сторонится. Однако, — поглаживая остроконечную бородку, продолжал он медленнее, — это еще не основание…

Николас де Хельд поспешил на помощь собрату.