Тейн де Фрис - Рембрандт

Целые дни проводил он в «Королевской короне», в мастерской у отца. Отец и сын почти не разговаривали. Рембрандт с напряженным вниманием трудился над крупными полотнами пейзажных импровизаций. Стремительно мчались тучи, и низвергающиеся грозовые потоки колебались в воздухе, как перламутровая завеса… Титус рисовал под руководством отца, но невелико было его усердие, а удовлетворение и того меньше. Поэтому он часто уничтожал свои картины, не успев их закончить. С гораздо большим удовольствием Титус помогал отцу в печатанье офортов. Охотно мыл для него кисти, составлял лаки и в промежутках читал. У своего дяди он обнаружил библиотечку, где были свалены в кучу покрытые пылью книги различных форматов — от громоздких фолиантов до самых маленьких томиков. В углу стоял большой глобус, заросший паутиной. Над глобусом висела древняя птолемеевская географическая карта. Никто как будто не интересовался этой библиотекой. Титус брал из нее все, что привлекало его внимание. Прямо-таки с неистовством набрасывался он по вечерам на печатное слово. Необычные, фантастические мечты овладевали его воображением. Реальные вещи нагоняли на него страх. О книги, книги!.. Он листал их одну за другой. Неизведанные и неожиданные мечты, рожденные под чарами книжных страниц и иллюстраций, — вот та необходимая, хотя и неясная для него самого отрада, погружаясь в которую он способен был забыть обо всем на свете. Стихи, пьесы, описания путешествий, история, теология — он все читал. И все с равным удовольствием. Так, едва ли отдавая себе отчет в этом, накоплял он знания, не умея ни систематизировать, ни применить их на деле. Пробуждение от грез, таких не похожих на действительность, происходило всегда болезненно и вызывало разочарование, и не было у него никого, кто взял бы его за руку и указал ему путь в этом диковинном лабиринте. Титус сам не ведал, к чему стремился, чего искал. Временами все казалось ему одинаково бессмысленным, а потом опять наступали дни, насыщенные сокровенными чаяниями. Тогда, гонимый каким-то неясным волнением, он шел в один из живописных уголков гавани. В открывавшемся перед ним просторе он видел часть необъятного мира. В запахе корабельных снастей ему чудились ароматы далеких океанов и материков, а в коротких всплесках набегающих волн слышались зовы дали. Но где же расположена его обетованная земля и на каком ковре-самолете добраться до нее? Вот там, далеко, находится она, думал Титус, провожая глазами заходящее солнце. Он представлял себе пейзажи по запечатлевшимся в памяти книжным иллюстрациям и замысловатым контурным и красочным географическим картам. Мысли его уносились в Новый Свет, на Цейлон, на Яву, на Формозу и еще дальше, на острова, не имеющие названия, покоящиеся на коралловых ложах с лазурно-голубыми заливами и загарно-золотистыми пальмами… Но чаще всего эти фантастические картины заслонялись парой усталых женских глаз; или Титусу представлялось послушное женское тело, а некий голос нашептывал то, что вызывало содрогание и заставляло его без оглядки убегать домой… А что с Соббе? Убит или только ранен? Вопрос этот все сильнее угнетал Титуса. До боли ощутимо вставало в памяти воспоминание о чудовищном вечере. Удар ножа…

Как-то Титус встретил Филипса. Не в силах дольше подавлять в себе жгучее, тревожное любопытство, он все рассказал другу. Филипс взволновался и беспокойно покачал головой.

— Можешь не тревожиться о Соббе. Я встретил Йоста младшего, он — на свободе. Значит, ничего особенного не произошло. Иначе бы ему несдобровать.

Они долго бродили по улицам, оживленно беседуя. Филипс был всерьез обеспокоен состоянием Титуса, шагавшего рядом с ним, его бледностью, вызванной тревогой и душевным смятением. Последние недели вконец изнурили сына Саскии. Глядя на него, ученик Рембрандта поневоле вспоминал другого такого же бледного юношу, свое чувство к нему и вынужденную разлуку. Но все это в прошлом. В Титусе Филипс видел лишь младшего брата, и ровное дружеское расположение к нему согревало не меньше, чем былая страсть к Дюлларту. Может быть, ему удастся внушить Титусу то, что он не сумел внушить Дюлларту: указать младшему брату выход из лабиринта юности на светлые и холодные тропы жизни?..

Судебный процесс закончился. Аукцион, состоявшийся в «Королевской короне», не дал и половины того, на что можно было рассчитывать по предварительной расценке. Большая часть этой незначительной суммы пришлась на долю опекунов Титуса; остаток, ворча, распределили между собой кредиторы.

Рембрандт снова обрел право свободного передвижения и получил возможность располагать собой по собственному желанию. «Какое это жалкое утешение, — думал он, — для тех, у кого отнято решительно все и у кого нет даже крыши над головой, чтобы воспользоваться свободой!»

Поселившись у брата в Лейдене, он занял выжидательную и уклончивую позицию. Все прекрасно понимали, что отъезд этот только временный, что Рембрандт не может жить нигде, кроме Амстердама, и так или иначе вернется гуда. И лучше всех знал это сам Рембрандт. Титус остался у Герардуса ван Лоо.

Молодые художники, регулярно собирающиеся в трактире «Герб Франции», где Барент ван Сомерен играл роль светского хозяина, после бесчисленных страстных речей решили предоставить Рембрандту возможность продолжать свою работу в прежних условиях. Они собрали необходимые для этого денежные средства.

Филипс и Саломон де Конинк, Виллем Калфф, Адриан ван де Вельде, Эмануэль де Витте, Габриэль Метсю, Жан Баттист Вееникс, Ян ван де Капелле и другие так глубоко чтили учителя, что попросту не могли равнодушно видеть, как злобные недруги добиваются его унижения.

В кабачке Аарта ван дер Неера встречались художники старшего поколения. Выросшие в более суровые времена, они злобно осуждали излишества и роскошь в повседневном обиходе. Они-то и возглавляли травлю и инсинуации против Рембрандта. Бреенберх ван дер Неер и его сыновья, как попугаи повторявшие все, что говорил отец, Рейсдаль, Пот, ван дер Гельст, Якоб Мейрс, де Кэйзер, Лингельбах, Кодде и их друзья — сверстники Рембрандта, — не находившие достаточно слов для издевательства над сокрушенным соперником, обрушивали свой гнев на более молодых художников, сохранивших верность Рембрандту и не желавших мириться с его исчезновением из Амстердама. Старших не удовлетворял один лишь факт низвержения великого мастера, они стремились раз навсегда лишить его возможности поднять голову Сначала произведена была попытка отрядить в «Герб Франции» группу лиц, которая могла бы оказать влияние на молодежь и заставить ее переменить свои взгляды. Но посланцы до того привыкли к полумраку низкого, прокопченного, шумного питейного заведения ван дер Неера, что в светлом, высоком и богатом сомеренсовском трактире совершенно растерялись. Кроме того, среди молодежи оказалось много острых на язык шутников и зубоскалов, так что делегаты вернулись в свое логово, распаленные гневом, и торжественно поклялись впредь никогда не связываться с Филипсом де Конинком и его братией.