Тейн де Фрис - Рембрандт

В один из весенних дней колоссальную картину водрузили на торцовую стену большого зала новой ратуши.

Члены совета собрались в полном составе и стали рассматривать творение Рембрандта. Никто из них ничего не понял. Они то переглядывались друг с другом, то снова переводили глаза на громадную картину. Некоторые с недоумением и досадой пожимали плечами. Наконец кто-то отважился высказать свое мнение.

Не успели еще прозвучать первые критические замечания, как судьба рембрандтовского детища была решена: картина, по общему признанию, совершенно не удалась. Это-де какая-то дьявольская стряпня, нечто противоестественное, искажающее историю и крайне мрачное. Такая картина не только не может содействовать благолепию ратуши, но скорее обезобразит светлый и величественный зал и самым возмутительным образом нарушит гармоническое сочетание между архитектурой здания и его убранством. Три дня провисела там картина, и каждый член совета считал своим долгом публично высказать свое отрицательное отношение к ней. Наконец отцы города приказали снять картину со стены. Никто не знал, что предпринять с этим колоссальным полотном.

После непродолжительного совещания служителям ратуши велено было разрезать холст на части, многие из которых тут же пропали.

Когда Рембрандт узнал о том, что его великолепное творение не удостоилось положительного отзыва хозяев города, он потребовал, чтоб ему немедленно вернули картину. Но в этом ему было отказано, так как, мол, она уже частично оплачена. От срама и горя мастер совсем потерял голову. Что ему сотня-другая гульденов, полученных от муниципалитета? Его творение потерпело фиаско! Оно безоговорочно отвергнуто! Этот заказ, в выполнение которого он вложил всю свою душу, которому он отдал всю силу своего художественного мастерства, принес только позор на его старую голову.

И все-таки, все-таки…

Может ли он поверить в закат своего гения?

Может ли он признать себя побежденным — теперь, когда все от него отвернулись и в пятьдесят пять лет он остался один-одинешенек, без друзей, без покровителей, никем не понятый. Неужели ему усомниться в себе оттого, что издеваются не только над его образом жизни, но и над его творениями, над его богатой фантазией, не имеющей ничего общего с мелкотравчатым воображением других художников?

Нет, подниматься вверх! Расти! Все выше и только выше!

Пусть лучше одиночество, но в озарении света, которого не дано узреть никому из его соперников; пусть одиночество, по в царстве теней, один вид которого заставляет других содрогаться от страха и отчаяния.

Лучше жить одиноко, но в таком необычном, чудесном и фантастическом мире, куда никому из его соперников не найти дороги. Только он, чудодей, владеет тайнами этого мира и живет в нем, не испытывая ни удивления, ни трепета.

Одинокий, страдая от уязвленной гордости, Рембрандт вернулся в свою мастерскую, к своей работе.

В ту же пору Магдалена ван Лоо узнала от нескольких молодых женщин, которые считались ее приятельницами, что у кузена Титуса очень много поклонниц.

Среди тех, кто навещал его антикварную лавку, за Титусом установилась кличка «девственного холостяка». Женщины много раз навязывали ему свое расположение, но он отвергал его, и это в то время, как другие на коленях вымаливали благосклонность красавиц или месяцами преодолевали их сопротивление с помощью ценных подарков.

— Но почему, скажите, он пользуется таким успехом? — спрашивала Магдалена с удивлением.

В ответ следовали обычно восхваления его мужских достоинств. Это вызывало у Магдалены какие-то непривычные ощущения. Однажды она подумала: а не странно разве, что она, в сущности, никогда по-настоящему не обращала на него внимания? Даже его внешности она не могла себе как следует представить. Единственное четкое впечатление сохранилось в ее памяти еще с детства. Однажды он пришел к ним в шляпе с пером — кажется, в какой-то праздник, в день рождения кого-то из детей, Магдалена помнит, она очень завидовала тогда Титусу, что он одет совсем как взрослый, а больше всего вызывали ее зависть его красивый шарф и щегольские сапожки. Мысль, что она совсем не знает Титуса, содержала в себе что-то необычное, тревожное и делала Магдалену рассеянной и задумчивой.

Минувшая зима прошла для Магдалены в блеске сплошных празднеств. Балы и катанье на санях, конькобежные соревнования и светские приемы следовали друг за другом, словно яркий букет из пышности, легкомыслия, роскошных туалетов, драгоценностей и флирта. Ее успехи терзали сердца соперниц острой завистью. И больше всего, конечно, ее сверстниц ожесточало то, что Магдалена, со своей непреклонной целомудренностью, не подавала ни малейшего повода для порочащих сплетен. Сама же она, напротив, наслушалась и приняла к сведению немало всяких подробностей о других и при случае умела с холодной и убийственной расчетливостью воспользоваться в светской беседе своей осведомленностью.

Предложения руки и сердца она отклоняла одно за другим. Герардус ван Лоо и его высокородная жена Эмма ван Эйленбюрх считали, что их семнадцатилетней дочке самое время обручиться, чтобы к восемнадцати годам уже быть полновластной хозяйкой в собственном доме. Но Магдалена только посмеивалась. Ей и в голову не приходило связывать себя брачными узами. Она обладала острым глазом и чутким ухом и могла бы многое порассказать о мужчинах, которые по мнению света жили в счастливом супружестве, а в действительности содержали прежних любовниц в каком-нибудь тихом переулке или в одном из своих загородных особняков. Или того хуже: были и такие, которые и после женитьбы не прекращали посещения домов свиданий, вступали в связь с женами своих друзей или с совершенно случайными женщинами, вели холостяцкий образ жизни, брали с собой в поездки на лоно природы служанок из кабаков, соблазняли собственных служанок и тем самым выставляли и себя и своих супруг на всеобщее посмешище. Ей не улыбалась мысль самой все это пережить. Она насквозь видела молодых людей, добивавшихся ее руки, и понимала, что совместная жизнь с ними сулит ей не лучший удел, чем удел бабок и прабабок. Насколько богаче и непринужденнее жизнь, когда можешь появляться в светских салонах и блистать ослепительной звездой неизъяснимой красы и очарования, кокетничать с мужчинами, обескураживать их, а когда они становятся слишком дерзки, тешиться над их мимолетными радостями и долгими страданиями и черпать счастье в безгранично честолюбивом сознании, что ты — самая пленительная, капризная и привлекательная женщина во всем Амстердаме. Жизнь, конечно, свободнее, дает больше удовлетворения и не столь отягощена заботами, если не брать на себя нелепого обязательства хранить верность, которого все равно ни одна сторона не собирается соблюдать. Да, кроме того, ведь красота не вечна! Теперь-то она, Магдалена, еще может царить в обществе. Ну, а если выйдет замуж и беременность и дети унесут ее очарование, что тогда? С каждым годом все труднее и труднее удовлетворять честолюбивую жажду властвовать. Магдалене уже недостаточно того, что мужчины добиваются ее благосклонности и даже дерутся из-за нее на дуэли. Все они похожи друг на друга, ухаживают на один лад и одинаково объясняются в своих чувствах. А Магдалена ван Лоо мечтает о еще неизведанных, необыкновенных переживаниях. Как-то она позволила хорошо воспитанному молодому человеку, сопровождавшему французского посла во время короткого визита в Амстердам, отвезти ее домой. Было нечто новое в том, чтобы слышать лесть на языке, которого не понимаешь. И именно потому, что она лучше понимала жесты француза, чем его слова, и потому, что знала, что назавтра он обязательно должен уехать и, следовательно, никто никак не сможет выдать ее, она, пока они оставались в карете, позволила этому курчавому и восторженному поклоннику такую свободу действий, которую ее подруги не допустили бы и в которой ее уж, во всяком случае, никто не решился бы заподозрить.