Тейн де Фрис - Рембрандт

Время от времени ей удавалось сбить с пути истинного и околдовать своими чарами солидных, почтенных мужчин, занимающих высокое положение, и поколебать основы их семейного благополучия. В этом тоже было что-то интригующее и возбуждающее — под стать ночной поездке в карете с французом. Но сами по себе эти пожилые мужчины лишены всякой привлекательности, им не хватает пламенного натиска молодых претендентов. Их пыл и влюбленность были так противоестественны и смешны, что отталкивали Магдалену, и она опять обращалась к молодым.

И вот ей исполнилось восемнадцать. Большинство ее сверстниц уже помолвлено или повыходило замуж. Юные девицы, которые, как и она сама, несколько лет назад впервые вступили в большой свет, образуют теперь сонм безопасных для нее соперниц, так что соревнование потеряло прелесть остроты. Магдалена заскучала. Уже случалось, что ома отказывалась от приглашений. Герардус ван Лоо и надменная патрицианка — его супруга — не раз озабоченно переглядывались: чего, собственно, хочет их дочь, до чего она дойдет со своими неожиданными чудачествами? Почему она не выйдет замуж, как ее подруги, она, которой достаточно только выбрать кого-либо из многочисленных претендентов?

С непонятным ей самой волнением прислушивалась Магдалена к тому, что рассказывали подруги о Титусе. Ее любопытство, бесстрастная чувственность ее природы как бы вновь ожили под впечатлением рассказов о «девственном холостяке». Он пренебрегал готовностью женщин подарить ему свое расположение! До Магдалены дошли слухи о том, что многие из добивавшихся его красавиц глубоко уязвлены его отношением к ним. Это потешило ее, но вместе с тем и раззадорило. Так вот он какой, Титус ван Рейн, ее кузен!.. Говорят, у него антикварная лавка и он будто бы содержит на свои средства отца и его незаконную жену, да еще и ребенка от этой женщины. Как странно, думала Магдалена, что она до сих пор представления не имела о своем собственном кузене. А он, говорят, статный красавец, не похожий на здешних людей, скорее напоминает молодого патриция, уроженца юга. Как это, в самом деле, удивительно, что судьба ее кузена, ее дяди — художника Рембрандта — и всей его семьи не вызывала в ней до сих пор никакого интереса; что она хоть разок не повидала женщину, с которой живет Рембрандт, что Титуса она просто-напросто не заметила, когда несколько лет назад тот появился в доме ее родителей.

Выждав несколько дней, Магдалена отправилась в увеселительную прогулку на яхте с друзьями и подругами, как в былые времена. Но это не развлекло ее. А метель был такой же, как всегда, да и поездка прошла, как обычно. А ей все скучно и тревожно. Опять она во власти столь хорошо знакомого ей беспокойства — где-то имеется нечто, разжигающее ее любопытство, значит, она должна обладать этим! Сущий ребенок!..

Магдалена ван Лоо уселась перед зеркалом, сама тщательно уложила волосы, приколола темно-красную бархатную розу к корсажу, брызнула несколько капель ароматической воды на выпуклую грудь, обрисованную тугим, глубоко вырезанным корсажем, приказала подать карету и поехала на Розенграхт.

Во время одной из своих вечерних прогулок Титус ван Рейн и Хиллис де Кемпенаар были встревожены отдаленным шумом, долетавшим на простор набережной откуда-то из переулков. Вопросительно поглядев друг на друга, они, не сговариваясь, ринулись в ту сторону, откуда доносился странный гул.

Как оказалось, гул этот исходил от небольшой толпы, собравшейся во дворе какого-то дома. Над подвалом, в котором помещался кабачок, висела ржавая вывеска питейного заведения. Здесь же, по-видимому, обретался и сапожник, так как в узком окне друзья заметили сапожные колодки, готовую обувь и тюк кожи. Окружающие дома были низки, с зеленоватыми стеклами в окнах, почти совершенно не пропускающими дневного света. Изо всех дверей выглядывали любопытные. Перед чьим-то жилищем стояла хохочущая, орущая толпа, которая бомбардировала камнями наглухо закрытые окна и двери. Уличные мальчишки сидели на крышах. Подростки пробирались вперед, расталкивая взрослых, что-то кричали, бегали и помогали взрослым забрасывать камнями запертый дом. В давке визжали собаки. Прислонившись к кирпичной стене, стоял слепой нищий и характерным жестом протягивал шляпу навстречу прохожим.

Титус и Хиллис протиснулись сквозь толпу и, вытянув шеи, старались разглядеть, что происходит. Из беспорядочных обрывков разговоров им ничего не удалось понять.

Они только слышали грубую ругань какого-то человека, стоявшего впереди них. Ни на минуту не умолкая, он с злобным хохотом говорил:

— Друзья, распродавайте пожитки! Завтра приидет царствие небесное!

— Совсем, как полгода назад! — выкрикнул женский голос.

По рядам прокатился смех, мужской — раскатистый в язвительный, женский — визгливый, резкий. Камни глухо ударялись о деревянные двери и оставляли на них безобразные царапины.

Из переулка появился крупный детина в рубище Толпа встретила оборванца громкими приветственными криками. Человек посмотрел на исцарапанную дверь, вытер рот тыльной стороной ладони и стал, широко раздвинув ноги.

— Что, небось, опять у нее видения были? — спросил он.

— Да, да! — раздалось с разных сторон.

Оборванец игриво подмигнул в сторону женщин:

— Матери, трепещите за ваших грудных младенцев! Прячьте поскорее ваших сыновей и дочерей!

Отвратительно гримасничая, он подражал сдавленному голосу старой женщины. Толпа веселыми криками приветствовала его выходку. И тут же, словно это был сигнал к началу долгожданного зрелища, дверь осажденного дома внезапно распахнулась. Престарелая женщина шагнула через порог и, грозно сверкая глазами, стала в дверном проеме, выпрямившись во весь рост.

Титус, напуганный неожиданным появлением этой фигуры, судорожно вцепился в руку Хиллиса. А тот смотрел на все с любопытством, спокойно и равнодушно.

Старуха была высокая и худая, как палка. Редкие седые космы беспорядочно выбивались из-под черного тесного чепца. Лицо — желтое, обветренное, костлявое и заостренное, с длинным носом и выдающимися скулами; руки — длинные, болтающиеся. Женщина прислонилась к дверному косяку.

Толпа встретила появление старухи неистовыми криками. Беснуясь, люди с воем устремились к двери. Старуху обступили со всех сторон. Вплотную к ней стали два парня, по-видимому — местные коноводы.

Старуха подняла костлявые руки. Стало тише. Слышно было, как рассмеялась какая-то женщина. Оборванец, протиснувшийся к самому порогу, закричал:

— Эй, Аахье Янс, какие сегодня вести сверху?

Толпа откликнулась коротким взрывом злорадного хохота.

Старуха смерила оборванца с ног до головы. Презрение, растерянность и ненависть — все отразилось в ее глазах. Она потрясла поднятыми вверх руками.