Тейн де Фрис - Рембрандт

Ян Сваммердам был правоверным протестантом. Он цитировал Безу и Кальвина и в ответ на каждое возражение обрушивал на Титуса поток схоластического бреда. При всех исследованиях и манипуляциях над трупиками его несчастных жертв восторг перед всемогуществом божьим каждый раз выливался в настоящий гимн творцу. Титусу доставляло удовольствие подтрунивать над ним.

— Послушаешь тебя, так можно подумать, что даже в строении вши ты видишь перст божий! — смеясь, сказал Титус.

Ян Сваммердам сделал серьезное лицо и наморщил лоб.

— Перст божий в строении вши? — повторял он как бы про себя. — Да, я вижу его. Ладно, я запомню твои слова.

Титус захохотал еще громче. Ему и не мерещилось, что Ян Сваммердам сдержит свое слово и много лет спустя использует его мысль в качестве заголовка к одной из своих полемических статей.

Бабушке совершенно непонятны были ни сам этот высокий, худощавый естествоиспытатель, ни его взгляды. Она спокон веку знала, что мухи, жуки и пауки — порождение дьявола и подлежат уничтожению. А тут вдруг какой-то долговязый чудак копается со всякой нечистью, целыми часами возится со своими лупами на захваченном у нее столе да еще восхваляет господа за этих поганых тварей! Сначала она даже побаивалась: а не занимается ли он черной магией? Но Титус ее высмеял, и она успокоилась, убедившись, наконец, что друг ее внука — вполне правоверный и добропорядочный христианин: отец-то у него, оказывается, даже церковный староста! Но окончательно Сваммердам покорил ее тем, что обычно прочитывал за столом какую-нибудь главу из священного писания, и читал хорошо, благолепно, с расстановкой, совсем как священники, которых ей иногда удавалось послушать, пока подагра не приковала ее к дому. Когда доходило до изречений, которые она знала на память, она кивала в такт головой, а иной раз незаметно засыпала. Зато когда он читал молитвы, она благоговейно повторяла за ним слова. Сваммердам, по ее мнению, знал очень хорошие молитвы, которые, как ей казалось, страдали только одним недостатком — были слишком коротки, хотя Титус считал, что они вдвое длиннее, чем следует.

Дочерна загорелые и поздоровевшие, вернулись Титус и Сваммердам летом в город. Естествоиспытатель привез с собой целую сокровищницу выловленных им редчайших экземпляров насекомых. Через несколько месяцев он собирался в Лейден поучиться у Хорне, Димербрука и Сильвиуса. Об его предстоящем отъезде они говорили редко. Обоих угнетало сознание, что вот не успели они вновь обрести друг друга, а уж приходится расставаться. Как-то раз, когда Титус заговорил на эту тему, Сваммердам успокоил его:

— Но ведь это ненадолго. Я скоро вернусь в Амстердам.

Титус молча кивнул, но его страшило предстоящее зимнее одиночество.

Он привел Сваммердама на Розенграхт. Рембрандту и Хендрикье его друг пришелся по душе. Великий художник часами мог беседовать с ним о его научной работе. Рембрандт проявлял страстный интерес к миру чудес, открывавшемуся под микроскопом. Обсуждали они и картину Дюрера «На лужайке», приводившую Сваммердама в восторг, хотя на ней не было ничего, кроме травы.

Рембрандт писал портрет Сваммердама. Корнелия, жизнерадостное одиннадцатилетнее создание, впервые в жизни потеряла сердце. Все дразнили ее Яном Сваммердамом. Но Сваммердам отнесся к ее обожанию по-рыцарски и самым усердным образом разыгрывал роль поклонника. Все лето по этому поводу не прекращались смех и шутки.

В сентябре Ян Сваммердам уехал в Лейден. Жизнь вошла в свою колею, как будто иначе и не бывало. Рембрандт и Аарт де Гельдер писали, Титус, запустивший за лето свои дела, рыскал в поисках картин и клиентов. Хендрикье полновластной хозяйкой царила в своей кухне, где ей помогала русоголовая дочурка. Корнелия, хоть и прослезившаяся по случаю разлуки с Сваммердамом, вскоре забыла о его существовании.

Титусу казалось, что молодые художники, которые с таким воодушевлением взялись помочь Рембрандту и своей заботливостью спасли его от гибели, остыли в своем рвении. Иногда они неделями не показывались на глаза и, только случайно встретив где-нибудь Титуса, предлагали ему несколько гравюр или картин для продажи. Через некоторое время молодому ван Рейну стало ясно, что ему не под силу тягаться со старыми антикварами. Богатые торговцы предметами искусства имели возможность предлагать художникам более высокие цены, чем он, поэтому они и отхватывали лучшие вещи Вееникса или Капелле, хотя последние вышли в люди и обязаны были своим признанием именно Титусу. Но это его не озлобляло… Он понимал, что художник имеет право сбывать свои произведения кому пожелает. И все же иной раз ему было больно от сознания, что, вопреки всем клятвам, молодежь так легко забыла о Рембрандте и его близких. Значит, то была только мимолетная вспышка, думал Титус, высоко взметнувшаяся и тут же погасшая ракета… Даже Филипс — и тот стал появляться реже. После оживления, сопровождавшего открытие антикварной лавки, наступило затишье.

Титуса не страшили денежные затруднения. Если он и не накопил никаких богатств, то уж нового банкротства, во всяком случае, ему опасаться нечего. Руководство денежными делами Рембрандт целиком предоставил Титусу и Хендрикье, и это обеспечило определенный порядок. Замечательно, что после разорения Рембрандт, по-видимому, окончательно отрешился от своей безумной страсти к коллекционированию, которая однажды уже пустила его по миру. Боялся ли он, что его опять лишат вещей, которые стали ему дороги? Или, может быть, признал тщету и суетность таких приобретений? Напрасно Титус задавался такими вопросами: отец никогда и ни перед кем не раскрывал душу.

Титус обдуманно подобрал себе узкий круг клиентов, страстных ценителей красивых вещей, и с помощью рано развившегося инстинкта научился удовлетворять их изощренные вкусы. Его магазин постоянно посещали все новые и новые молодые дамы. Приходили к нему и жениховствующие молодые люди в поисках подарков для своих невест, и он снабжал их восточными безделушками, тканями, флакончиками для духов и камеями, которые сбывал ему старый левантийский купец, пользовавшийся у него большим доверием.

Вот уже и осень в полном разгаре. Неподвижно лежит на побеленной стене тень виноградной лозы. Потускневшие каналы целыми днями купаются в оранжевом свете. Листья на деревьях засохли, но еще не опали. Как налетит западный ветер, так в мгновенье ока улицы покрываются густым шуршащим слоем багрянца и бронзы.

Рембрандт получил заказ — первый крупный заказ после отвергнутого Юлия Цивилиса. По случаю цехового праздника шесть старшин-суконщиков, шесть богатых, преисполненных собственного достоинства бюргеров возымели желание увидеть свои изображения на холсте. Военные бедствия не так уж тяжко отразились на их бюджете, чтобы у них не оказалось кое-каких сбережений для оплаты дорогостоящей картины, предназначенной увековечить их как добропорядочных и преданных слуг своего сословия.