Тейн де Фрис - Рембрандт

Магдалена ван Лоо вторично, и на сей раз бесповоротно отказалась от прежнего образа жизни.

Все лето и зиму она не показывалась в обществе. Ее уже начинали забывать, хотя на светских приемах и балах иногда недоставало ее смеха, надменности, властолюбия. Лишь время от времени какая-нибудь из прежних подруг с запоздалой ревностью рассказывала юным барышням о былых успехах Магдалены и их внезапном завершении. Одни мужчины вздыхали, другие равнодушно пожимали плечами. Конечно, говорили они, Магдалена — красивая, пленительная женщина, но все знают, как она холодна и расчетлива. Ее поведение в последнее время — сплошная лицемерная игра, предназначенная для улавливания новых жертв. Подумаешь — нет ее, будут другие!

Фалькениры были ошеломлены. В ответ на предложение, сделанное их сыном, Магдалена попросила дать ей время на размышление. Это было вполне естественно. Но в конце концов не знаешь ведь, что и думать, если будущая невеста все отодвигает и отодвигает срок окончательного ответа, сочиняя для этого все новые предлоги? Может быть, ей жаль расстаться со своей свободой и в последние дни хочется пережить возможно больше сумасбродных приключений? А может быть, она издевается над их почтенным и солидным родом? Фалькениры торопили с решением. Уже пошли сплетни, шепотки. Уважающая себя семья не потерпит такого. Пусть Магдалена скажет свое последнее слово. А Магдалена колебалась, плакала, упорствовала, замкнулась и целые дни проводила в уединении. Претендент на ее руку часто появлялся в доме, но каждый раз уходил не солоно хлебавши. И разве мог кто-нибудь его упрекнуть в том, что он, как стало известно, завел шашни с какой-то легкомысленной бабенкой? Разумеется, никто… кроме Магдалены. Услышав об этой интрижке, она разбушевалась, точно фурия. Родители с ужасом смотрели на нее, вспоминая о припадках неистового гнева, которые овладевали их дочерью в детстве, когда что-нибудь мешало осуществлению ее капризов. Вслед за тем Магдалена объявила то, что, собственно, всем уже было ясно: она не желает выходить замуж за столь ненадежного жениха!

Фалькениры, разумеется, с негодованием отвернулись от семьи ван Лоо, которая, помимо всего прочего, была ниже их по происхождению. Родители Магдалены были глубоко потрясены и оскорблены. Для виду они, конечно, защищались, но сами понимали законность возмущения родственников жениха. Магдалену изводили упреками. За столом родители не жалели острых и колких слов. Магдалена тоже не оставалась в долгу. Ей опостылел родительский дом. Она переехала к своей тетке Тиции, жене Франса Коопаля. Тиция ван Эйленбюрх была спокойная, чуткая женщина. Осторожно пыталась она выведать тайну, так страшно изменившую Магдалену и столкнувшую ее с предначертанного ей пути. Проходили месяцы, Магдалена домой не возвращалась. А когда она снова появилась у родителей, буря уже улеглась. Обе стороны, настроенные ныне более миролюбиво, все больше помалкивали, ничем не попрекая друг друга и стараясь не будить воспоминаний. Но отчуждение не проходило. Магдалена возымела дерзость восстать против привычного уклада родительского дома и свернуть с пути, намеченного для нее; она пошла наперекор планам, чаяниям, честолюбивым замыслам Герардуса ван Лоо и его представительной супруги. Для своих родителей она уже отрезанный ломоть. И родители, и сама Магдалена знали об этом. Затаив гнев, они смирились.

В первое время о Магдалене распускали чудовищные слухи даже люди, с которыми она близко зналась и которые были свидетелями ее побед. Утверждали, например, что она спуталась с какими-то неведомыми проходимцами, авантюристами и игроками; она-де не решается показываться на людях, потому что захворала обезображивающей болезнью. Другие рассказывали, будто ее совратил слуга ее собственного отца и она вынуждена скрывать свой позор. Женщины вспоминали ее холодное целомудрие, ее способность всегда знать о других такие вещи, в каких ее самое никак нельзя было упрекнуть. И долго сдерживаемая зависть со сладострастной мстительностью вылилась в поток самых несусветных измышлений. Фалькениры, знавшие, где источник всех этих разговоров, помалкивали и своим молчанием только подливали масла в огонь. Но вскоре появились и опровержения. Они исходили от незаинтересованных людей. Как же, говорили они, ведь Магдалену встретили на прогулке, и она так же прекрасна и мила, как и всегда. Нашлись и такие, которые видели ее в карете, когда она проезжала по Гарлемскому лесу. Третьи, застав Магдалену у Тиции Коопаль, рассказывали, как она скромна и приветлива, — не представляя себе, сколько злобы вызывают такие сообщения в свете. Но разговоры о Магдалене продолжались недолго, хотя они до конца сохранили свой злостный характер. Вскоре все толки прекратились. Она исчезла с горизонта своих прежних друзей, не вызвав ни в ком особого сожаления. Жизнь ни на мгновение не остановилась, когда Магдалена порвала все связи со светским обществом. Жизнь по-прежнему шумела и сверкала в бальных залах и на светских приемах; женщины и мужчины встречались, находили и теряли друг друга — как всегда. Мальчики и девочки подрастали и вплетались в ослепительный хоровод; играли свадьбы. Никто не чувствовал лишения от отсутствия Магдалены ван Лоо. Никого не интересовала ее своеобразная судьба.

Сама она иной раз подумывала, что жизнь ее, собственно, началась в ту самую ночь, когда поцелуи чужого ей человека пробудили в ней страстную тоску по Титусу. Никогда больше не произносила она его имени, даже в сокровенных тайниках души. Тяжелая золотая завеса опустилась над ее воспоминаниями. Боль и вожделение терзали ее. Немногие люди, с которыми она еще поддерживала связь, с удивлением отмечали, что она изменилась до неузнаваемости. Неслыханно, невероятно! Глаза ее светились мягче, голос утратил свой резкий, повелительный тон. Угасло все, что раньше заставляло бояться и ненавидеть ее. Это повое настроение она перенесла и на все окружающее. Проходя по дому, Магдалена нежно касалась предметов, которые раньше обступали ее, как мертвые, ничего не говорящие, как неизбежная принадлежность роскоши, претендующей на изысканность. Она прощала слугам их промахи. Поглаживала ласкающуюся к ней собаку, которую раньше и близко не подпустила бы к себе. Глубоким материнским взором обнимала она детей, игравших на улице. Она испытывала непреодолимую потребность прижать к своей груди все эти русые и темноволосые создания. По ночам она лежала без сна, мечтая: как хорошо было бы подержать на руках крохотное голенькое тельце! Иногда родители слышали, как она плакала. Но днем она надевала маску спокойствия, была ровна со всеми и помогала матери, которая безмолвно поражалась ей.