Тейн де Фрис - Рембрандт

Тучи теплых испарений нависли над ватерландскими рощами. Медленно бродил по этим рощам Ян Сваммердам. Ветер гнал с юга волны горячего воздуха. Под шерстяной одеждой, с которой Ян, как истый голландец, никогда не расставался, его длинное и тощее тело покрывалось испариной.

Ян Сваммердам никак не мог сосредоточиться на своих анатомических исследованиях. Какая-то мертвая тишина, какое-то тягостное молчание давило его, заглушая все привычные мысли. Нагоняющие сонливость, нестерпимо жаркие летние дни и деревенские ночи, когда только и слышны сверчки под крышей да звяканье цепи, которой привязан неподвижно лежащий в сарае бык, усугубляли его меланхолическое настроение. По ночам он вскакивал от беспокойных снов. После этого наступало мучительное состояние бодрствования; он никак не мог опять заснуть и, лежа с запекшимися губами, бесцельно смотрел в полумрак. Он мало ел и частенько забывал пообедать. Ему ясно было, что он болен, но он не знал, как излечиться. Одна только женщина могла бы помочь ему, но она покинула не только Лейден, но и Нидерланды.

Минувшей зимой Ян Сваммердам познакомился с Маргаретой Уленбек — сестрой одного из товарищей по университету, русой, стройной красавицей, почти такой же рослой, как и сам Сваммердам. И после встречи с ней он, никогда ранее не проявлявший ни малейших признаков влюбчивости, вдруг почувствовал, что обладание этой рослой веселой девушкой совершенно необходимо для его дальнейшего существования.

Но это открытие Сваммердам затаил в себе. Он, который мог часами безостановочно рассказывать людям, проявлявшим интерес к этому вопросу, о своих крохотных насекомых; он, который бегло, без запинки отвечал на семинаре по латинскому языку, вдруг терял дар речи, как только оставался наедине с русоголовой и розовощекой Маргаретой. Молодая, жизнерадостная девушка, ни аза не смыслившая в кольчатых червях, ни единого звука не понимавшая по-латыни, приводила его в состояние полного онемения. Губы, с которых никогда в жизни не слетало ни одной ученой фразы, вызывали в нем глубочайшее восхищение; с немым восторгом любовался он ее руками, никогда не прикасавшимися к пинцетам и оптическим приборам.

Ян Сваммердам слишком много занимался анатомией и слишком долго изучал одних только насекомых, чтобы знать людей. Пробелы в знании окружающего мира и в первую очередь женской психологии огорчали и обескураживали его. Он без конца ломал голову, как завоевать это существо, в котором впервые в жизни распознал женщину? Иногда, в вечернюю пору, он отваживался, крадучись, пройти мимо ее дома; ему мерещилось, что за освещенными стеклами он узнает ее силуэт, и он чувствовал себя осчастливленным. Не менее счастлив был он и в тот раз, когда ее брат, будущий хирург, привел его к ним в дом, и Яну представилась возможность не только повидать Маргарету вблизи, но и обменяться с ней несколькими словами. Но Маргарета была слишком ветрена, чтобы задуматься над значением неловкой сдержанности этого сухопарого, темнолицего студента; а у Яна Сваммердама не хватало духу обнаружить перед ней свое чувство. Молодой офицер Ост-Индской компании похитил у него девушку как раз в тот момент, когда Ян Сваммердам, вместо чтения трактатов о кровообращении, впервые стал писать стихи:

Когда корабль, увозивший Маргарету, отплывал из Роттердама, Ян Сваммердам был на набережной в числе провожающих. Он глядел поверх бушприта, туда, где, выпрямившись во весь рост, стояла Маргарета Уленбек — высокая, светловолосая, царственная, как морская владычица. Она улыбалась стоявшему рядом с ней победителю — военному в портупее, и тот, сияя от счастья, отвечал ей улыбкой… В тот же вечер в Лейдене Сваммердам порвал свои стихи и, вздыхая, принялся за конспекты лекций. Еще две недели он посещал публичные лекции Хорне и Димербрука. Ни единое слово, произнесенное с кафедры, не доходило до его сознания. Зато в его тетрадях на каждой странице красовалась только одна буква «М» с крутыми завитушками, начертанная под улыбающимся женским личиком. «Как мальчишка, — подумал про себя Ян Сваммердам, — а ведь мне уже двадцать шесть».

Сваммердам бродил по краю дренажных канав, время от времени он нагибался, выдергивал длинную султанку из трубки, разжевывал ее и выплевывал зеленый сок. Стрекозы, трепеща, висели в ярком свете. Вот он наступил на песчаный бугорок — это осиное гнездо; под ногами его торопливо сновали черные муравьи. Он ничего не замечал. После глубокого, тягостного молчания в нем вдруг встрепенулся целый мир беспорядочных, неизведанных мыслей, мир, полный муки и смятенья. Женщина, которую у него похитили, пробудила его к жизни. Никогда она не узнает, что пережил из-за нее сын аптекаря! Она уже в Ост-Индии, эта солдатская жена, и, конечно, властвует там над всеми окружающими ее мужчинами!.. А здесь, в маленькой североголландской деревушке, среди ив и тростников, никому не известный студент Сваммердам по-прежнему терзается в жестокой борьбе со своим чувством.

Сваммердам знал, что его мысли нескромны, что это языческие, греховные мысли. Слово «грех» тревожило его, не давало ему покоя. Сила естества, которую он так превозносил в строении насекомых и перед которой преклонялся, как перед созданием рук всевышнего, показалась ему вдруг несносной и даже представилась дьявольским наваждением. Чтобы обуздать себя, он с удвоенным рвением принялся за вивисекции. Несколько дней это помогало. Но поток воспоминаний снова лишил его воли.

О Маргарета! Золотоволосая, лучезарная женщина!

Титус с книгой (1656). Вена.

Хендрикье Стоффельс у окна (1658). Берлин.

Ночью Ян Сваммердам часами ворочался на своей койке. Воин похитил Маргарету. Что же, разве он, Сваммердам, хуже него, хотя не носит ни портупеи, ни шпаги? Отец у него — аптекарь, состоятельный и почтенный человек. Сам же он — студент, шутя овладевающий наукой. Профессора часто злились на него за диспуты, которые он затевал и в которых часто оказывался победителем. Хорне, любимейший его учитель Хорне, восхищался им и даже упомянул о нем в одном из своих писем в Лондонское ученое общество. Имя Сваммердама уже приобрело некоторую известность. Никто до него не умел расчленять таких микроскопических насекомых. Он настоящий ученый. Так разве ученый не может быть любимым, не может быть мужем? Ян Сваммердам распалился. Уж он доказал бы ей, если бы только она предоставила ему возможность, если бы он мог стиснуть ее в своих объятиях, если бы она… Но появился другой… Солдафон. Человек, которому некогда и который поэтому прямо устремляется к намеченной цели. Один из тех, кто привык смотреть опасности в глаза, кому не впервой амурничать с дамами. Ян Сваммердам сжимает пальцами виски. В груди его точно молот бьет. Он потерял ее, потерял! Но это не укротило его бурной страсти; страсть прожигает его насквозь, путает мысли. Он не осмелился сделать решительный шаг, а другой дерзнул. Маргарета Уленбек вышла замуж за того, кто оказался смелей. Сваммердам чувствовал себя униженным и пристыженным. Он презирал себя за отсутствие смелости, за то, что не может одолеть в себе какой-то глупой озлобленности и ощущения собственной неполноценности.