Магомед Мамакаев - Мюрид революции

Весть о грозненской резне, как громом, поразила гатенкалинцев. Горцы понимали, что от деникинцев, оказавшихся способными на такую жестокость, не приходится ждать хорошего. Понимали они и то, что удар этот направлен был и против них, потому что именно погибшие большевики дали им землю.

В доме крестьянина Дарты собралось много народу. Здесь были соседи и приезжие из ближайших аулов. Все хотели увидеть знаменитых Гикало и Шерипова, услышать от ник правду о жизни, расспросить о там, как им жить и что делать в эти грозные дни. Хлебосольный хозяин, обрадованный посещением таких дорогих гостей, зарезал барана. На кухне суетились женщины.

Гикало не скрывал от людей тяжелого положения, которое сложилось для Советской власти на юге России. Наоборот, он предупреждал:

— Сейчас Советская власть в опасности. Судьба ее зависит от нас самих. Мы сами должны спасти ее, если хотим жить по-человечески.

О том же говорил собравшимся и Асланбек.

Перед тем как подать ужин, в комнату вошла хозяйка и остановилась у входа — высокая, худощавая, слегка горбоносая.

— Да будет с миром ваш приезд, гости! — сказала она, поправляя на впалой груди темное ситцевое платье в мелкую горошину.

— Пусть я у вас будет мир и счастье! — ответил за всех Асланбек, слегка приподнявшись с места.

Хозяйка осведомилась о здоровье гостей и их семей.

Асланбек спросил о том же: здоровы ли и как поживают члены семьи, родственники и близкие дома Дарты.

Хозяйка поблагодарила Асланбека и ответила, что все живы и здоровы. Но, пока она говорила все это, ее черные внимательные глаза искали на широкой тахте удобное место, где бы можно было расстелить скатерть и расставить блюда так, чтобы это было удобно гостям.

Она извинилась и вышла. Тут же вошли двое молодых людей.

Один из них внес небольшой медный тазик и кумган и предложил гостям помыть руки, второй расстелил на тахте большую розовую скатерть. Затем оба вышли и принесли ужин: отварную баранину, кукурузные галушки и горячий чесночный настой в белых фарфоровых чашках. Большое овальное блюдо с хорошо приготовленной бараньей головой и грудинкой поставили перед самым почетным гостем дома — Гикало.

— Мы принимаем вас, Дикало [5] Так называли крестьяне-чеченцы Гикало. «Дикало» означает по-чеченски: «хорошее пламя». , всем, чем богат наш дом, с открытой душой, поверьте, — сказал Дарта, пододвигая гостю блюдо с головой барана.

— Спасибо, Дарта, я верю вам.

Все присутствующие, словно сговорившись, выжидательно смотрели на Николая.

Тот, не скрывая улыбки, заговорщически кивнул Асланбеку и, осторожно отрезав ножом сухую часть левого уха барана, отведал его, потом отрезал второе ухо, разделил его вдоль и предложил двум своим товарищам, сидящим справа и слева; наконец, отрезав кусочек от грудинки, сказал на чеченском языке:

— Берите, ешьте, — и передал баранью голову Асланбеку.

— Нет, нет, она для тамады, — возразил Шерипов и вернул голову обратно.

— Как тамада, я прошу, чтобы ты отведал эту голову, — сказал Гикало.

Шерипов разделил голову на всех.

Весь этот вечер Гикало приковывал к себе особенное внимание собравшихся. Они с пристальным интересам ловили каждое его движение, взвешивали и принимали к сведению каждое его высказывание, с удовольствием отмечая знание горских обычаев и уважение к ним. И это понятно: Шерипов был свой, чеченец, Элса тоже, а этот русский большевик для большинства из них был целым миром, новым и незнакомым.

Вечер подходил уже к концу, когда слово взял высокий худой крестьянин из соседнего аула, до этого лишь разглядывавший гостей.

— Нас настраивают против русских, — сказал он, — а русских — против нас. Но, чем больше мы узнаем таких людей, как вы, товарищ Дикало, тем яснее мы видим черную душу этих обманщиков. Сегодня, когда над горными аулами собирается большая беда, вы и ваши товарищи, русские, собираетесь защищать нас, как подобает братьям. Чеченцы воспоют этот день в песнях своих. Чеченец умеет любить друзей и ненавидеть врагов. Мы с вами навеки, Дикало. Ты слышишь, Асланбек, это и для тебя.

— Я слышу, спасибо тебе, Гада, — повернулся Шерипов к высокому крестьянину.

— Мы готовы умереть за дело народа! — горячо воскликнул юноша, стоявший у двери.

— Нет, не надо умирать, жить нужно, только по-новому, по-доброму, — с удовольствием глядя на него, бросил Гикало.

— У вас, говорят, и сотни бойцов не записалось в отряд, правда ли это? — спросил вдруг Асланбек, поворачиваясь к Дарте.

— С оружием у нас плохо, Асланбек, а многие и без коней. Не знаем, как нам быть, — признался Дарта.

— Оружие мы дадим, — сказал Шерипов. — В нашем деле пехотинец нужен не меньше, чем кавалерист.

— Если так, то считай всех наших аульчан, способных носить винтовку, своими бойцами! — заявил довольный Дарта и пожал руку Шерипову.

По возвращении в Шатой Шерипова и Гикало ждала приятная неожиданность. Там застали они Газиева, с которым не виделись с тех пор, как покинули город. Он приехал из Гойт в сопровождении своего верного товарища, Хамида, ставшего ему еще ближе после смерти Петимат. Решид привез важные вести, но друзья так давно не виделись и так много пришлось молодому человеку пережить за это время страшного и трагического, что его прежде всего засыпали вопросами. Ему пришлось рассказать и о тюрьме, и о предательской провокации, о смерти Лозанова, наконец о страшных картинах избиения безоружных заключенных, свидетелем которых он оказался. Горец поведал им, как, избежав смерти, скрывался в подполье и лишь неделю спустя выбрался из города и бежал в Гойты.

Молодые командиры и старый Элса слушали его, сжимая кулаки и время от времени прерывая гневными возгласами. Только когда самое главное было рассказано, разговор стал более спокойным.

— Генерал Ляхов с Алиевым собрали в Грозном «представителей» чеченского народа и провели съезд, — сказал Решид.

— А много было делегатов на съезде? — поинтересовался Шерипов.

— Вы же знаете, что в Чечне более трехсот сел, а на съезде присутствовали представители лишь семи или, кажется, восьми. И, представьте себе, они не постыдились назвать решение такого съезда волей чеченского народа! — с возмущением сказал Газиев.

— А что слышно от наших товарищей из города? — спросил Гикало.

— Нашим товарищам сейчас там очень трудно, — ответил Решид. — Остались Дмитрий Халов, Чертков. Это из старых большевистских кадров. Есть, конечно, люди менее опытные. Но в основном партийная организация разгромлена. Рассказывают, что белые так лютуют, что хватают каждого встречного.