Дмитрий Федотов - Хозяин урмана

– Так у него в тайге заимка есть?

– Нет. Он просто в лесу живет.

– А что он там делает?

– Врачует его, зверя и птицу следит. Чтобы не болели, чтобы законы тайги соблюдали…

Я снова замолчал в затруднении: чудны дела твои, Господи!.. Никогда бы не подумал, что с виду вполне современный парнишка может иметь такое необычное мировоззрение! Ну, я-то – ладно! Мое увлечение мистикой скорее похоже на увлечение загадками природы и человека. Но Степан – другое дело. Он говорит о Хозяине тайги на полном серьезе и с неподдельным уважением, если не страхом… Хотя нет, страхом здесь не пахнет. Действительно – глубокое уважение.

– Слушай, Степа, все хотел тебя спросить: почему ты решил проводить нас? Ведь прямо Хозяину в лапы идем?..

– Поквитаться хочу, – помедлив, буркнул парень. – За мамку с папкой…

– Ого!.. А что с ними случилось?

– Пропали. В урмане, три года назад…

– А… кто они были?

– Промысловики. По контракту работали.

– И ты решил, что их этот… мойпар убил.

– Я не решил, я знаю…

Это было сказано так, что дальнейшие расспросы показались мне кощунственными и неуместными. Я лишь молча хлопнул парня по плечу и двинулся вперед.

Как только стемнело, Степан остановился и сказал, что нужно разбивать лагерь. Он обошел всю невеликую поляну, на которой мы оказались, указал, где поставить палатку, где развести костер.

Пока мы возились с палаткой, парень куда-то исчез. Но когда я приступил к кострищу, слабо веря, что удастся разжечь огонь в такой сырости даже с помощью спирта, Степан вдруг вынырнул, словно из-под земли, с изрядной кипой бересты и несколькими крупными «блинами» чаги. Вдвоем мы быстро сложили пирамиду, поместив на землю чагу, сверху прикрыв ее «бутербродом» из нескольких перемежающихся слоев бересты и тонких веток пихты. Снаружи мы установили плотный частокол из нарубленной молодой елки вперемешку с ольхой.

Я все-таки плеснул немного спирта на бересту и частокол – исключительно чтобы ускорить процесс разгорания. И наш костер действительно вспыхнул очень быстро и дружно. Буквально через пять минут мы уже приладили над ним котелок, а спустя полчаса все весело хлебали горячее варево, которое настроившийся на философский лад сытый Дюха обозвал «пищей богов».

Ночь прошла относительно спокойно, если не считать совершенно безумного нашествия на лагерь комаров. Да таких огромных, что расскажи мне кто-нибудь о них – не поверил бы. Спаслись мы от кровососов, правда, испытанным способом. Набрали шишек в банку из-под тушенки, пересыпали хвоей, пробили ножом пару дырок в днище и запалили отличную «дымовуху». Дюха самолично окурил изнутри палатку, потом мы задраили вход, оставив открытыми сетчатые «оконца», и улеглись. Но комариный гул еще долго не давал заснуть – все время мерещилось, что эти монстры вот-вот прорвут тонкую сетку и накинутся на нас, спящих. Но наконец сморило всех.

*

Двое, что шли за группой Котова, не рискнули разводить огонь. Они настигли журналиста с друзьями буквально за час до заката. Вымотались страшно – всё боялись, что не догонят до скита. А тогда – дело труба! Тогда пришлось бы валить всех, включая и того, с маячком. Но Прокопий прекрасно понимал, что значит пролить кровь в таком месте! Поэтому он, привыкший с юности к дальним и тяжелым переходам по тайге, практически волок на себе вконец обессилевшего напарника, проклиная про себя и его, и того, кто навязал ему эту бестолочь и хлюпика.

Когда же они наконец услышали впереди смутную речь и разглядели четырех человек в «москитках» поверх городской одежды, да с рюкзаками и палаткой, Прокопий понял: успели! Теперь можно было не торопиться, лишь соблюдать дистанцию и скрытность. Второе – особенно, потому что среди чужаков шел один местный – внук лесника Точинова, давнего врага Прокопия и его общины дырников, обосновавшихся в глубине Бакчарского лесничества пару лет назад и занимавшихся в основном браконьерством и незаконным боем шишек.

Прокопий с огромным облегчением скинул на мягкий мох тихо скулящего и матерящегося Калача и сел сам, прислонившись к мощному стволу вековой пихты. Кора на дереве даже поседела от времени. Староста дырников подтянул к себе рюкзак, достал флягу, сделал большой глоток и протянул флягу напарнику: пей! Тот с радостью припал к горлышку, но Прокопий почти сразу же отобрал ее:

– Хорош лакать! Не то дрисня прохватит!

– Это же вода?! – вытаращился Калач.

– То-то и оно!.. Если целый день не пить, а потом зараз нахлебаться – кишки скрутит так, что назад к мамке в утробу запросишься!..

– Тебе виднее… А где фраера-то?

– Там, впереди, шагов сто до них. Так что не ори, прикинься падалью и отдыхай. Они тоже к ночевке готовятся.

– А мы?

– А мы уже ночуем.

Прокопий повернулся от ствола пихты, уложил под голову рюкзак, скрестил руки на груди и закрыл глаза. Калач некоторое время недоуменно смотрел на него, потом лицо его приобрело обиженное выражение.

– Эй, Прокоп! А жрать-то когда будем?

– Тебя кормить не за что, – отрезал тот. – Полдня на моем горбу ехал. Потерпишь до утра.

– Да я загнусь к утру! – рявкнул Калач в полный голос. – Дай пожрать!

– Ори, ори… Пусть фраера-то тебя услышат. Вот тогда и повеселимся…

Калач замолк, потом завозился, пытаясь устроиться поудобнее, наконец лег на бок, головой на небольшую кочку, сунул кулак под щеку и смежил воспаленные, искусанные гнусом веки. Последней мыслью его, перед тем как заснуть, было: «И почему это меня пауты буквально зажрали, а Прокопа ни одна зараза не тронула?..»

Оба посланника всесильного и всезнающего владельца треста «СНГ» уснули быстро и крепко, сморенные тяжелой погоней, поэтому и не заметили, не почувствовали, как из-за ближайшего толстенного ствола кедра в десятке шагов от них возник силуэт огромного существа – то ли медведя, то ли человека. На абсолютно черном фоне коротко высверкнули два янтарно-желтых глаза, послышалось глухое ворчание, напоминающее неразборчивую речь. Существо с минуту постояло, явно разглядывая незваных пришельцев, потом совершенно неслышно двинулось мимо них к недалекому оранжевому пятнышку костра, где заночевали другие незваные гости…

*

Утром нас всех ждал неприятный сюрприз. На месте потухшего костра были разложены человеческие останки – неполный скелет, облаченный в остатки одежды. Дежуривший последнюю четверть ночи Сотников никак не смог объяснить его появление.

– Господа, – с достоинством сказал он, – я клянусь, что не спал. Я сидел вот здесь, на валежнике, с ружьем на коленях…

– …и ничего не видел и не слышал, – подытожил я. – А скелет материализовался мгновенно, лишь ты отвернулся, чтобы зевнуть и осмотреться!