Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

— Зачем нам боярин?

— Он же в кремле был, может, чего и узнаем.

— Так он тебе и расскажет.

— Ну... рассказать не расскажет, а меж словами и обмолвиться может. Да к тому ж другой ниточки у нас нет.

Вечером они опять пели, на этот раз рядом с боярыней сидел сам Тютча, а с ним и пара гостей. Хозяин слушал, важно кивая головой, никаких разговоров ни с домашними, ни с гостями не «вёл, даже когда Степан и Юшка замолкали, чтобы передохнуть.

Степан опять забеспокоился: если так и дальше пойдёт, Тютчи ими «угощать» всю Москву станут, сколько ещё времени им здесь маяться?

Но на следующий день, к вечеру, заглянула давешняя бабка и сказала, что отправляют их нынче к самим Вельяминовым.

— Рассказал им о вас боярин и теперь рад одолжение тысяцкому сделать.

Это имя было хорошо известно на Руси и не только на Москве. Наследственные московские тысяцкие, бояре, род которых уходил в далёкое прошлое, были по богатству, значимости и власти вторыми после княжеской семьи, если не равными.

«Ну вот, — подумал Степан, — теперь нас из рук в руки, из дома в дом передавать будут».

— Куда идти-то? — спросил без околичностей Юшка.

— Не идти, парень, повезут вас как бояр — с почётом в кремль, там терем Вельяминовых спокон века стоит.

Степан почувствовал, как ёкнуло сердце, — вот оно, пришло везение! Прав был Юшка, когда говорил, что не след торопиться... Он хотел было расспросить бабку, разузнать подробнее, где, в каком месте кремля живёт Вельяминов, но решил не проявлять излишнего любопытства, чтобы не насторожить старуху.

Кремль поразил теснотой, грязью, строительной бестолковщиной. Хотя и вечерело уже, работы не прекращались — жгли костры. Хоромы Вельяминовых были огорожены крепким забором, терем от старости потемнел, постройки сгрудились на тесном пространстве. Сделано всё было прочно, добротно, угадывалось древнее родовое гнездо.

В тесной горнице народу слушать Степана набилось много. Голос звучал плохо из-за духоты и усталости после вчерашнего, непривычно долгого пения.

Вечером Юшка выбрался из отведённой каморки оглядеться. Вернувшись, сказал:

— Может, сейчас и уйдём?

— А как нас завтра хватятся?

— Мы уже к тому времени всё в кремле облазим.

— Как из кремля уйдём? Ежели хватятся, искать станут — догонят...

— Пожалуй, ты прав, — согласился Юшка. — Хотя самое бы время уйти, никого нет. Тут все такие беззаботные, — видать, на стражу у кремлёвских ворот надеются. Ну да ладно, утро, как говорится, вечера мудренее...

Утром они долго ждали, когда их накормят, с грустью вспоминая корзину с пожертвованиями, что оставили за ненадобностью в клетушке у Тютчи, — сейчас она была бы кстати!

Когда наконец дворня соизволила их накормить, пришёл дюжий мужик и отвёл в соседний боярский терем. И хотя время было ещё раннее, до вечера далеко, их сразу же пригласили попеть. Присутствовала лишь боярыня да двое девок. Степан успел разглядеть только лицо, набелённое сверх всякой меры, и стройную фигуру. Долее рассматривать не решился, боясь приоткрыть веки.

Когда они с Юшкой закончили петь, девки увели куда-то с собой юного дудочника, а Степана позвала старуха, как две капли воды похожая на ту, что жила в доме Тютчи. Он покорно шёл с ней по переходам, пока не пришли в крохотную баньку, где она передала его старику холопу. Как Степан ни сопротивлялся, его раздели и быстро, умело вымыли. Потом облачили во всё чистое и новое, отвели в горницу, слабо освещённую двумя светильниками, и оставили одного. Убедившись, что никого нет, Степан быстро осмотрелся: большую часть помещения занимало просторное ложе, вдоль стен расположились красивые лари, уставленные золотыми и серебряными сосудами и кубками. Икона в красном углу удивила Степана — она была занавешена аксамитовым [25] Бархатный. платом, словно от глаз святого следовало скрыть то, что происходит в горнице.

Отворилась дверь, Степан мгновенно опустил глаза и протянул вперёд руку. Раздался грудной женский смех. Сквозь щёлки прищуренных век он с трудом разглядел боярыню. Она стояла у двери, на кроваво-красных её губах играла непонятная улыбка. Но вот боярыня сбросила кику, тяжёлая коса упала на грудь, и женщина принялась неторопливо, не сводя глаз со Степана, расплетать её. Степан почувствовал, как полыхнуло жаром по всему телу и одновременно возникло возбуждение, то самое, что испытывал он по ночам последний год. А боярыня расстегнула янтарные пуговицы и скинула одежды на пол. Перед Степаном стояла обнажённая стройная женщина, распущенные волосы волной прикрывали одну грудь, другая, с розовым соском, была такой ослепительно белой, что казалась выкупанной в сметане. Боярыня сделала шаг к Степану, её руки медленно дотронулись до лица юноши, потом она быстро и умело разоблачила его, прижалась всем телом и увлекла на ложе...

Только под утро ненасытная боярыня задремала. Степан осмелился взглянуть на неё, приоткрыв пошире глаза. Пот смыл белила, и открылось то, что смутно ощущал он ночью: молодая и, видимо, когда-то красивая женщина была обезображена оспой, всё лицо покрывали глубокие рябины, невидимые в вечернем освещении, но теперь, под утро, особенно явственные и уродливые. Он понял, почему так жадны и бесстыдны были её ласки. Хотя что мог понимать в этом юноша, впервые познавший близость? Степан испытал острую жалость к бедной женщине, видимо, лишённой ласк мужа и потому вынужденной тайно вкушать запретный плод, посвящать в это дело старух и жадных до сплетен приятельниц.

Боярыня пошевелилась, Степан быстро закрыл глаза, притворившись спящим. Она приподнялась, поцеловала его в лоб и спустилась с ложа. Потом прихватила одежду и тихонько вышла за дверь. Почти сразу же в горницу вошла старуха — Степан услышал её каркающий голос:

— Ублаготворил нашу касаточку? За то тебе пред Господом зачтётся. Страдалица она у нас, замужняя, а всё одно что вдовица. Ну ты небось сам уразумел почему... И за что её Господь так наказал? Так что нет на ней греха, парень, нет.

Говоря всё это, старуха ловко помогла одеться Степану и, взяв его за руку, заботливо и бережно, словно был он не только слеп, но и без ног, повела за собой.

— Пойдём, молодец, к столу, поснедаешь с касаткой нашей. Уж так ей, страдалице, хочется любезного друга угостить, накормить.

Огромный, на дюжину гостей стол был накрыт на двоих. Старуха усадила Степана и исчезла. Он сидел, боясь оглядываться, — а вдруг кто-то наблюдает за ним, — и думал, как же вырваться из этого сладкого плена, как найти Юшку, как осмотреть кремль. Вроде им повезло, оказались они легко и просто именно там, куда так трудно попасть постороннему, но вот, поди же ты, на всякое везение своя зацепка находится.