Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

— Найдут — в поруб на всю жизнь посадят, — буркнул Юшка.

— За этот кусочек? — удивился Степан.

— А он о чём говорит? Что были в кремле, чего-то разнюхивали...

— Будя пугать-то. — Степан отмахнулся и стал спускаться по шаткому настилу к подножию башни. Там он обнаружил узкую лесенку с каменными ступенями. Она вела вниз, глубоко под землю. Степан сунулся туда, но через два шага его окутала такая кромешная тьма, что он не рискнул идти дальше. Когда он выбрался к Юшке, тот держал в руках плоский кирпич, настоящий греческий плинф.

— Как он сюда попал? — не понял Степан.

— А вот они, заготовлены в укладках.

Действительно, чуть в стороне от белых брусков известняка стояли укладки крепкого обожжённого кирпича, казавшегося в смутном свете почти чёрным. Степан взял верхний, повертел в руках, в этот момент кисейное тонкое облачко сползло с луны, всё озарилось серебристым светом, и он увидел на плоской грани кирпича буквы «МИХ», — наверное, умелец хотел увековечить себя, выдавить имя «Михаил», но не успел или отвлёкся. Степан положил кирпич на место: кто его знает, заберёшь, а потом хватятся, догадаются, что побывал на стройке соглядатай...

До рассвета осмотрели почти все башни. Нигде, кроме как у нижней, что у реки, охрана не стояла. Видимо, строители были в полной уверенности, что никто посторонний в кремль не проникнет. Тогда почему охрана у речной башни? Парни решили, что не стоит ломать над этим голову, для этого они слишком мало знают. Пробрались к огородам, залегли в малинник и мгновенно, прижавшись друг к другу для тепла, уснули.

Проснулся Степан от женского голоса. Невидимая баба говорила:

— Иду, только ещё один вилок подберу покрепче...

Степан сообразил: с утречка хозяйки пришли на свои грядки за овощами. Хорошо, малина уже отошла, никто сюда не сунется. Он переждал немного и, только услыхав, как расчирикались воробьи, значит — люди ушли, осторожно выглянул. Никого, пернатые не обманули. Он растолкал Юшку.

Солнце поднялось, начало припекать. Заскрипели первые телеги, тяжело груженные камнем. Совсем недалеко надрывно визжал ворот, — видимо, поднимал на стену или на башню груз.

— Пора? — спросил Степан, вопросительно глядя на Юшку. — Вслед за первым порожняком и выйдем.

— А как?

— Обыкновенно: ты впереди, я за тобой. Жаль, гусли у боярыни остались. Ты дудочку как-нибудь Позаметнее держи.

— Думаешь, выпустят?

— Разве есть ещё путь отсюда?

— Может, в порожнюю телегу пристроиться?

Мысль показалась заманчивой, но сразу же отпала, как только они увидели первые телеги: в них не было ни рогож, ни рядна, ничего, чем бы можно было прикрыться.

Пришлось, помолившись об удаче, идти к воротам открыто. Так и пошли — впереди Юшка с дудочкой, за ним, положив руку ему на плечо, Степан, подняв голову и закатив глаза так, что в щёлочки виднелись одни белки.

Юшка шёл медленно, осторожно, стреляя глазами по сторонам. Степан нервничал, то и дело шептал едва слышно:

— Чего плетёшься!

— Эй, убогие, откуда вы тут? — раздался оклик.

— У боярина Вельяминова пели, — ответил Юшка.

— Ну давайте идите, не задерживайте...

Они вышли за рогатки на Пожар. Обошлось. Можно было уходить из Москвы.

Вечерело. Олег Иванович одиноко сидел в библиотеке, размышляя о судьбе засланных в Москву мальчишек.

Первые два лазутчика как в воду канули. Уж не поторопился ли он, посылая совсем ещё Неопытного сына Дебрянича?

Вошла Ефросинья. Необъяснимым образом сразу же догадалась, о чём задумался князь. Говорят, что так бывает со всеми любящими жёнами после многих лет совместной жизни.

Села рядом.

— День-два вполне могли в пути задержаться, — сказала она, положив узкую тёплую ладонь ему на руку.

Князь кивнул.

— Конному три дня пути. А пешему, — она говорила, поглаживая его руку, успокаивая и внушая, — да ещё если сторожко идти, с оглядкой, и того больше.

— Откуда знаешь, что до Москвы три дня конному скакать?

— Епифана спросила, — призналась жена.

— А зачем я их в Москву послал, не спросила? Что меня там тревожит и волнует, какое беспокойство гложет?

— Спросила.

— И что он сказал?

— Что ни о чём таком не знает.

— Аты?

— А я обиделась. Уж и от меня нынче у тебя тайны завелись. — И, округлив свои медовые глаза, спросила, почему-то понизив таинственно голос: — Уж не на Москву ли замысливаешь поход?

— Бог с тобой, о каком походе нам сейчас думать? Да и не пойду я никогда на Москву.

— Тогда зачем послал мальчишек?

— Они не мальчишки уже. Я в их годы в боях побывал, в походах, в Орду за ярлыком ездил.

«Может, корит себя за то, что послал именно Дебряничева сироту?» — подумала Ефросинья, но промолчала.

— В самом сердце Залесской Руси ставить неприступный каменный кремль, что сие означает? — Князь вопросительно поглядел на жену.

— Отгородиться стеной от татар.

— Не только. Вперёд Дмитрий Московский смотрит, в будущее. И в этом будущем никто уже с Москвой сравниться не сможет. Все княжества под его рукой окажутся. Включая Рязань. А я давным-давно задумал, только никому ещё не говорил. Вот сейчас тебе скажу, только тебе... да... Даже Епишка ничего не знает. Если встанем крепко на ноги, хочу я в Старую Рязань вернуться, там столицу сделать и кремль каменный возвести. Вот и нужно мне знать, пока Дмитрий свой кремль не достроил, из чего стены сложены, какой высоты и толщины, как крепость водой снабжается. Нам бы лет десять без татар прожить... Встать бы каменной крепостью на берегу Оки и ни в какие Мещеры больше не бегать, — мечтательно заключил Олег.

Утром появились Степан и Юшка, усталые и сонные. Шли всю ночь в обход невесть откуда взявшегося татарского разъезда.

Отчитывался Степан на малом совете. Князь Олег пригласил молодого Кореева, тысяцкого, боярина Корнея, дворского, удельного князя старика Милославского, знатока градостроительного дела. Олег Иванович велел вспомнить всё самым подробным образом от первых шагов. Когда Степан стал рассказывать, как стояли они на противоположном берегу Москвы-реки и разглядывали строительство, князь потребовал пергамен, и Степану пришлось рисовать всё, что удалось запомнить. А когда рассказ дошёл до боярыни Дурной, все оживились и потребовали подробностей.

— Она и вправду такая рябая?

— Да, — ответил сухо Степан. Его раздражали насмешливые слова и непристойные шуточки по поводу бедной боярыни.

— Только на лице? А бывает, что и на груди...

Степан промолчал.

— И всё достояние, выходит, у неё в руках... ну и ну, хитро её отец придумал, хитро... Что ж, рожать надобно.

— Как рожать, ежели муж на жену взглянуть не может?

— А платочком прикрыл бы... Вишь, ты-то сослепу смог!