Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

Кузнец осматривал старый медный котёл так же долго и тщательно, как и Васятину культю.

Заключение было коротким:

— Сделаю. Только за труд мне — первую баньку!

Котёл кузнец залатал за один день. Сам же с помощью Васяты и вмазал его в печь, занимающую добрую половину баньки. Протопили после полудня, и дед долго, с кряхтеньем, слышным даже во дворе, мылся и хлестал себя веником из еловых лап. Вышел румяный, ясноглазый, вроде даже помолодевший, потом долго лежал, попивая взвар из сушёных, с осени запасённых Дарьей лесных ягод.

Вечером, протопив баню ещё раз, пошёл мыться Васята.

Две лучины у самой двери слабо освещали заполненное свежим паром помещение. Васята сел, разделся, управляясь ловко одной рукой, и уже собрался было лезть на первый полок, — было их в этой баньке аж целых три! — как услыхал за спиной какой-то стук.

Он обернулся, и в тусклом свете лучин увидел в дверях Дарью в длинной до пят сорочице. Сердце бешено заколотилось. Дарья сделала шаг вперёд и сказала вдруг осипшим голосом:

— Как же ты собирался одной рукой спину себе тереть?

Вся её фигура в парном мареве, казалось, колышется, то приближаясь, то удаляясь. Волосы — то потаённое, что никому, кроме мужа, не должна показывать русская женщина, были распущены по плечам и падали привольной волной. Васята почувствовал, как его мужское естество вдруг ожило. Он в растерянности прикрылся еловым веником. Тогда Дарья дёрнула завязку у горла, сорочица распахнулась, скользнула с покатых, с ямочками плеч и упала к её ногам...

Крюк с голицей и деревянной болванкой были готовы, как пообещал кузнец, через десять дней. Но изнывающий от нетерпения Васята не мог надеть «руку» — не было шорника, чтобы сшить хитрые, придуманные кузнецом ремни и лямки, которые должны были крепиться к обрубку.

Дарья понимала, как переживает Васята. Пришлось ей освоить шорное дело и самой сшить ремни.

Наконец всё было готово. С помощью кузнеца «руку» с крюком надели на культю, застегнули на все специально выкованные пряжки, затянули ремни. Рука сгибалась в локте, крюком можно было прихватить и держать не очень тяжёлые вещи. А когда накрутили голицу, то рука стала совсем как настоящая.

Васята осмелел и даже стукнул ею по столешнице. Поморщился, но ничего, терпеть можно.

Он обернулся к Дарье, не спускавшей с него глаз, и сказал то, что давно решил сказать, ещё после той бани:

— Замуж пойдёшь за меня?

Дарья охнула и села.

Кузнец растерянно подёргал себя за бороду.

Подбежала Машенька, обняла мать, не спуская глаз с Васяты.

— Пойдёшь? — повторил тот.

Дарья замотала головой:

— Василий Михайлович, Васенька, лада мой... Опомнись! Кто ты и кто я... Боярин, близкий князю человек, а я бывшая дворовая. Тебе к князю возвращаться, в думе сидеть... Как на тебе иные бояре поглядят, если у тебя такая жена? — И как последний довод: — Что Олег Иванович скажет?

— Ничего не скажет. А его сын моим сыном станет.

Он схватил Дарью в объятия и закружил по двору.

— Ты молодой мужик, а я уже старая баба, — прошептала та, но Васята закрыл ей рот поцелуем. Неожиданно раздался голос Маши:

— Она пойдёт, дядя Вася!

Как и думал Васята, князь Олег Иванович ничего не имел против брака, даже вроде был рад.

Свадьбу решили не торопить, играть по осени. А до того Васята собрался съездить за матерью в Мещеру. Она, по сведениям, приходившим в Переяславль, была совсем слаба, так что надлежало везти её домой со всем бережением. По дороге он надеялся убедить матушку, что Дарья для него — самая лучшая жена, хоть и не боярская дочь.

И всё было бы ладно, если бы вдруг не возникла непонятная холодность к Дарье со стороны княгини Ефросиньи. Именно у неё надеялся найти Васята поддержку, а вышло наоборот: княгиня, разговаривая пару раз с Дарьей, едва разжимала губы.

«Неужто чувствует? — думал Васята над странным поведением княгини. — Или донёс кто? Чего ей нужно, — ведь любит её князь, так, как мало кто из князей на Руси богоданных своих княгинюшек любит! Бабья всё дурь, не иначе...»

Но, уезжая за матерью в Мещеру, всё же наказал Дарье сидеть дома тихо, княгине на глаза особенно не попадаться, — кто её знает...

Вопреки опасениям, боярыня Арина, матушка Васяты, будущую невестку приняла сразу. Трудно сказать почему. Может, потому, что знала её ещё девчонкой, шустрой и сметливой, взятой в горницу за проворство и услужливость? Или потому, что помнила боярыня, как неистово любились её сын и Дашутка, когда пришла ему пора познать плотские утехи? А может, потому, что, вернувшись из Мещеры, сразу же, умудрённая жизненным опытом, разглядела то, чего ещё не распознали другие: носит Дарья под сердцем дитё, по всем срокам внука. А что до того, что будущая сноха из дворовых, так ведь и дед Васяты не сразу дружинником стал. Начинал меченошей, но храбростью и смекалкой вышел в бояре. Правда, сама Арина вела свой род от древних черниговских бояр, что были известны ещё со времён Владимира Святого и перебрались в Рязань вместе с предками Олега Ивановича, но надобно ли тем кичиться? Зато сноха будет в полной покорности — сама себя так поставила. И Васеньку бедного, увечного без памяти любит, это сразу видно материнскому глазу. Да и внуков понянчить давно уж мечтала. И последнее: правда, сердилась боярыня на себя за глупое тщеславие: ведь через Дарью и её сына Вася станет свойственником великого князя!

Как и задумали, свадьбу сыграли по осени. Странная это была свадьба. Нет, не потому, что хихикали в платочки боярыни, перешёптывались и переглядывались. И не потому, что пир давали не в доме жениха, который не успели отстроить на месте сожжённого москвитянами, а в большой пиршественной палате княжеского терема. Да и та из-за великого стечения народа — приехали все удельные князья со своими княжатами и боярами — оказалась мала, и столы вынесли из терема во двор и даже за пределы детинца.

Странность была в другом, для знающих, конечно.

К алтарю невеста пришла с заметным животом, а рядом с нею стояли по левую руку сын, юный дружинник великокняжеской дружины, напоминающий старикам обликом и повадками князя Олега Ивановича в юности, и востроглазая девчушка, Машутка, успевшая стать за лето любимицей и боярыни Арины, и дворни, и даже самого великого князя. Подружкой же невесты по настоянию Олега Ивановича стала великая княгиня Ефросинья, непривычно сумрачная и неулыбчивая. Второй подружкой была сестра боярыни Арины, гордая Милославиха, жена старшего сына удельного князя. Сам старик на пиру отсутствовал, ибо пребывал в опале за поспешный переход на сторону Пронских после поражения на Скорнищевом поле. По правую руку жениха стояли дружки: сам великий князь и боярин, молодой Кореев.