Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

— Как смогу я отблагодарить тебя, великий князь, за столь щедрый подарок? — тихо спросил Степан.

— Не изменяй исконной мечте русских людей о единстве — вот и отблагодаришь, — ответил Дмитрий Иванович.

Прижимая к груди книгу, Степан возвратился в посольскую избу. Приказав Юшке не тревожить его, засел за чтение.

«Слово» потрясло. Степан сидел, закрыв последнюю страницу и глядя на трепетный язычок пламени в светильнике, забыв, что находится в посольской избе.

Мнилось ему, что затерялся он в ковылях бескрайней степи, а родная земля осталась далеко, за окоёмом. Не слышно человеческих голосов, только кузнечики звенят оглушающе да в небе углится багровая краюшка солнца, медленно съедаемая затмением.

«В чём тайна необычного воздействия «Слова»? — думал Степан. — Неведомый Певец назвал его повестью. Но это не повесть. И не песнь, хотя живёт в ней песенный лад и подчиняются стуку сердца ударные слога в словах:

Это нечто более сложное, высокое. Громаду «Слова» не охватишь за единый раз мысленным взором. Есть в нём всё — и повесть, и песнь, и от жития, и от послания».

Степан в волнении вскочил на ноги. Память подсказала ему: в греческом языке есть слова, коими можно было бы определить то, что написал Певец... Он ругал себя за невнимание в юности на занятиях греческим. Наконец вспомнил: воевода Боброк в беседах с ним как-то назвал песнетворцев пиитами. Поизис! Стихотворные произведения, наполненные высоким смыслом, назывались у греков поизис! Только этим, не совсем понятным, но ярким и глубоким, словом можно обозначить сию громаду, родившуюся из-под пера неведомого Певца, — поизис! Поразительно, что двести лет назад он уже владел всеми тайнами стихосложения. Оно было подвластно ему, с его помощью он либо высветлял смысл, либо прятал его в глубине хитросплетения образов. Но если выпрямить все иносказания и изгибы повествования, все прихотливые отступления, то речь-то идёт о простом событии.

Жадность и удальство толкнули Игоря, князя северского, в неподготовленный поход против половцев, всегда готовых налететь на Русь, как ныне татары. Ничто не может остановить Игоря. Даже дурное предзнаменование — солнечное затмение, случившееся как раз в тот миг, когда русский полк вступил в Дикую степь. Знамение Игорю нипочём — хочется князю испить шеломом Дону великого. Первый бой с погаными принёс успех. Добыча вдохновила воинов, но и сделала беспечными. Второй бой оказался гибельным. Полк разбит успевшими собраться со всей степи половцами, сам Игорь, его брат и юный сын взяты в плен. На Русь летит горестная весть о поражении и пленении князя, Его молодая жена, красавица Ярославна, страдает. Стоя на высокой городской стене, глядя полными слёз глазами в Дикое поле, ожидает она любимого мужа.

Степан повторил запавшие в память строки:

В Киев прилетела весть о пленении князя. Горюет его старший двоюродный брат великий князь киевский Святослав. Он обращается к боярам и князьям, призывает объединиться, вспоминает великие походы прошлого, печалится о том, что поражение Игоря поставило Русь в трудное положение. Поражение открыло Полю ворота, в обороне образовалась брешь, и в неё ринулись степные хищники.

Победитель, степной владыка хан Кончак предлагает Игорю союз. Его скрепляют женитьбой сына Игоря на дочери Кончака. Игорь вынужден согласиться, но одновременно он готовит побег. Тёмной ночью вместе с преданным ему степняком князь убегает. Возвращению Игоря рада вся Русская земля...

В дверь посольской избы постучали. Степан с трудом вернулся к действительности. Его волновала мысль, что кончается «Слово» странно, скороговоркой: будто конец сочинён не Певцом, а кем-то другим, в более поздние времена. Здесь крылась тайна...

Степан с неудовольствием крикнул:

— Кто там ещё? — лишь потом сообразив, что это может быть только Юшка. Меченоша спал в сенях, и пройти мимо него никто не мог.

— Что стряслось?

Юшка, заспанный, недовольный, вошёл и притворил за собой дверь.

— Там один человек спрашивает, здесь ли посол из Рязани стоит.

— Что же ты его не впустил?

— По какому делу, не говорит. И потом, господин...

— Сколько раз говорить, — перебил Степан, — не господин я тебе. От того, что стольником жалован, господином не стал.

— И потом, Степан, — невозмутимо принял замечание Юшка, — ежели он от Дмитрия Ивановича, так великий князь знает, где ты стоишь. Потому и показался мне сомнительным. Да и время ночное, не для гостевания.

— Что-то ты мудришь.

— Смотрит сторожко, озирается.

— Может, от робости природной?

— Нет, по виду робким не назовёшь. Воин, и бывалый.

— Веди сюда.

— Ты бы окольчужился, Степан. На Москве у нашего князя врагов много.

— Веди, я сказал.

Юшка вышел, всем своим видом показывая, что не согласен, но вынужден подчиниться.

Степан ждал незнакомца с нетерпением, Юшкины слова пробудили любопытство.

Дверь вновь отворилась. Юшка ввёл высокого, плечистого, белокурого молодца с таким открытым, ясным лицом и голубыми глазами, что Степан невольно залюбовался. Тут гость обежал взором просторную избу, словно обшарив все её закутки, и от этого быстрого, опасливого взгляда первое впечатление испарилось, подумалось, что, возможно, прав Юшка в своей настороженной неприязни к незнакомцу.

Меченоша вышел. За дверью раздались звуки его дудочки, как бы говорящие, — я здесь, только кликни.

Вошедший по-воински склонил голову в кратком поклоне и сказал вместо приветствия:

— Добрый у тебя слуга, сторожкий.

— Не слуга — меченоша, — привычно поправил Степан. — А ты кто будешь?

— Сотник я Пажин, из боярских детей. А прозванье моё московское — Харя. Может, слыхал?

— Не довелось. Проходи и садись, Пажин.

— Что же не добавляешь — Харя? Мне привычно. — Сотник сел к столу, мазнув острым взглядом книгу.

— Да прозвище твоё тебе не подходит. У тебя лицо пригожее, светлое, какая же харя?

Пажин улыбнулся одними губами, глаза же остались внимательными и цепкими, и стал рассказывать:

— Было как-то дело, рубились мы с тверичами в деревушке по избам. Сам знаешь такой бой — мечом-то не больно размахнёшься, бьёшь, чем под руку попадётся. На меня квашню с тестом опрокинули, потом поскользнулся, упал, черт знает как вывалялся. В горячке не заметил, а после боя князь Дмитрий Иванович, милостивец, глянул и захохотал — вот это харя! Так и прилепили московские.

— Сам-то не москвич?

— Пришлый, а что?

— Москвичей недолюбливаешь.

— Весёлый больно народ — шилом бреют, навозом умащивают.