Юрий Лиманов - Многоликий. Олег Рязанский

Отвечая на настойчивые вопросы Епифана, князь понял, что поторопился, поддался минутному гневу, вызванному тем, что какой-то сотник, стольник, в одночасье ставший, как доносил дьяк из посольства, любимцем Дмитрия Московского, прилюдно обвинил его в двуличии.

Олег Иванович молчал.

— Неужто твой гнев вызван только тем, что Степан назвал имена твоих лазутчиков? Так ли уж нужны они тебе?

— То моё дело решать, кто мне нужен, а кто нет, а не сотника! Сама подумай, как бы я без них знал, что соседи-князья, братья мои по власти, замышляют?

— Значит, и в других княжествах есть у тебя подобные соглядатаи, что за рязанское серебро свою отчину продают?

Князь не ответил. Не рассказывать же Ефросинье, сколько лазутчиков, тайных сторонников, засланных ещё отцом, живёт в разных княжествах, особливо в Москве и Литве.

— И не стыдно тебе с ними якшаться?

— Ас теми, кто в Орде живёт и мне обо всех ханских замыслах сообщает, тоже должно быть стыдно?

— Не пытайся спрятаться за Орду, Олег Иванович. Там — враги, здесь свои.

— А если свои приходят и громят моё княжество?

— Так ведь лишь однажды...

— А если свои оставляют меня в беде?

— Причины этого ты и сам понимаешь. Помнишь, как говорил, что и сам бы так поступил?

— Да! — стал закипать Олег Иванович. — Говорил! Так что же мне, награждать Степана за то, что он меня перед всем миром двуличным выставил, моих сторонников в других княжествах выдал? Да и не только за то я на него осерчал. Он в глубине души к Москве склоняться стал.

— Ты уж и в душу ему заглянул?

Олег Иванович хотел было сказать, что о том ему донёс дьяк, посланный приглядеть за Степаном, но передумал. Опять не поймёт жена. Как объяснить, что сотник Степан вызвал его неприязнь, ещё когда возглавил добровольцев, желающих вместе с Дмитрием Московским дать отпор Бегичу? Злился, потому что завидовал, и едва сдерживал это раздражение, когда Степан вернулся, гордый победой, с повязкой на голове, осыпанный милостями Москвы.

— Почему я, князь, должен оправдываться перед тобой или перед Епишкой?

— Добавь ещё — перед Васятой, если бы он был жив! — воскликнула Ефросинья и вдруг вспомнила: — Ты Степана за своё спасение не наградил. А за пустые слова наказал!

— За спасение я его наградил, стольником сделал.

— То за Вожу. А за свою жизнь?

— Меня его меченоша вывез раненого. А на выкуп Степана я деньги дал! Я так понимаю: ежели дружинную клятву принёс, то должен за меня жизнь отдать без всякой награды!

— Бог с тобой, Олег Иванович, что ты говоришь!

Олег чувствовал в себе перемены, — нарастающее ожесточение, злость, зависть, — произошедшие с ним после московской победы и разорения родной Рязани. Заглядывая вперёд, он ясно видел: Мамаево нашествие неминуемо. Уж если намерился мурза стать ханом, разорив Русь, ничто его не остановит. И на Русь пойдёт в небывалой силе. Вот и раздирали князя сомнения, неуверенность, растерянность — как выгоднее поступить: встать всё же рядом с Москвой или пообещать поддержку Мамаю в надежде, что потом как-нибудь вывернется. Но говорить об этом жене, простодушной и прямой, не стал.

Поражение на Воже заставило Мамая с особенной тщательностью подсчитывать свои силы. Китайские советники и помощники мурз, чины, как называли их русские, ездили по всем подчинённым племенам и народам, вели учёт мужчин, способных носить оружие.

Основным населением земель, подвластных Орде, были половцы. Они же в результате ассимиляции истинных монголов и татар дали Орде свой язык, свою гораздо более высокую, чем у монголов, культуру.

Кроме того, в Орду входили покорённые в разное время волжские булгары, буртасы — племена, родственные мордве, собственно мордва, северокавказские племена черкесов, ясов (осетин), Ногайская Орда. Генуэзские колонии в Крыму также подчинялись Орде, их пехота была вооружена огнестрельным оружием.

Считалось, что после смерти Чингисхана наследникам досталась армия численностью до ста пятидесяти тысяч конников. В походе Батыя участвовало около пятидесяти тысяч татар, не считая союзных племён. Мамай владел через подставных ханов примерно половиной Орды. Таким образом, он мог собрать под свои бунчуки до восьмидесяти тысяч воинов. Восемь туменов! Было о чём задуматься Москве и Рязани!

Ехали в дальний мужской монастырь по раскисшим дорогам долго. Копейщики из охраны не спешили. Степан их, само собой, не подгонял, был задумчив, лежал на ворохе сена, которое набросал заботливый Юшка в телегу, и бездумно смотрел в низкое хмурое небо.

Несколько раз Юшка заговаривал, что и он пойдёт в послушники. Степан не поддержал, более того, обозвал дураком и велел жить в Переяславле, денег, сколько нужно, не скупясь, брать из добычи и служить Алёне.

Монастырь оказался неожиданно большим. Он стоял на палях посреди густого леса, окружённый крепкой дубовой, в два человеческих роста, стеной. Над ней возвышалась звонница. Завидя копейщиков, монах на звоннице — то ли звонарь, то ли сторож — ударил в малый колокол, звук поплыл над лесом. Вскоре ворота открылись, но копейщиков и тем паче Юшку внутрь не пустили, пошёл лишь Степан со скудной своей котомкой, набитой книгами. Ворота захлопнулись. Копейщики ускакали, а Юшка остался. Он переночевал в монастырской деревушке, что расположилась за лесом, потолковал с мужиками.

Были они все монастырские, кабальные. Монахов, понятное дело, не любили. Крепкий мёд, поставленный Юшкой, даже самым молчаливым быстро развязал языки.

— Не первый твой господин тут.

— И не последний.

— Сюда многих ссылают. Да не многие выходят...

— А как выходят? — заинтересовался Юшка.

— А вот так: ежели постриг не принял, а милость князя вернул.

— А бывает, что и монахами выходят. Отец Варсонофий, к примеру. Его князь отсюда в столицу взял, к книгам приставил. Сколько лет княжеским книжником был...

— Покуда не спился бедолага. Тогда его сюда вернули.

— А как их, сюда присланных, содержат? — спросил Юшка.

— В кельях. А кельи на засовах.

— Под замком? — удивился Юшка. — Такого в монастырях не водится.

— Не под замком, а под засовом. Бедолага внутри, а засов снаружи. На ночь двери келарь [53] Келарь — монах, заведующий монастырским хозяйством. запирает.

— А настоятель каков?

— Настоятель суров. Старый, помирать пора, а монахов в кулаке держит. Князь ему доверяет.

Настоятель действительно был властным и суровым старцем. Степан сразу почувствовал это на себе. Он требовал, чтобы и монахи, и послушники, а их в монастыре было несколько человек, выстаивали все без исключения службы, невзирая на хворости, бывало, что поздняя вечерня почти без перерыва переходила в раннюю заутреню. Одно спасало — кормили сытно, хотя преобладала рыба. Для души в келье дозволялось читать...