Георгий Свиридов - Тайна Черной горы

И еще сказала, что Казаковский очень точно и правильно расставил акценты, поднял авторитет и ответственность руководителей всех служб и подразделений. Узнав о том, что он никогда и ничего не читал по организации труда, пообещала прислать ему необходимую литературу, правда, на английском языке, поскольку в нашей стране еще мало нужных научных разработок по проблемам организации и руководства, порекомендовала обратить внимание на труды ученых, особенно по разделам психологии и общественным дисциплинам.

– Самое трудное вас ожидает впереди, – сказала Екатерина Александровна в заключение. – Самое трудное, как показывает практика, это не составление документа, а его реализация в жизни.

Бригадир Семен Матвеевич Хлыбин ткнул окурок в камень стены, потушил сигарету и, сплюнув, матюкнулся. Ночная смена опять ничего хорошего не предвещала.

Ну как тут не расстроиться, не выругаться, когда все складывается явно не в твою пользу? Вот у соседей, в первой штольне, что ни день, то хорошая выработка, сверх нормы выдают, на худший случай вкладываются в плановое задание. А у них на второй штольне как? Сплошное невезение, да и только. Рубля приличного не заработаешь.

Первая смена, как и предполагал Хлыбин, не смогла уложиться в задание, полностью выполнить цикл. Естественно, вторая смена «выбирала остатки», доставшиеся ей в наследство. Пока откатывали породу, оставшуюся от первой, к своему циклу приступили с большим опозданием. Они успели только отбуриться да взорвать забой. И всё. Даже не проветрили. Так что на третью, ночную, смену навалились «тяжелые остатки». Тяжелые в прямом смысле: и погрузка, и откатка вагонеток. И бригадир, как говорится, без очков видел, что ночной смене грозит срыв плана, поскольку и они сорвут свой цикл. Ну как тут не расстроиться, не выругаться?

Подняв руку и отвернув рукав брезентухи, Хлыбин посмотрел на ручные золотые часы. Еще минут десять будут проветривать забой, не меньше. Хочешь не хочешь, а жди-дожидайся. Техника безопасности! Послать бы ее к чертовой матери, как посылали они ее в старательской артели, отчаянно рискуя и веря в свою удачу, в фарт донельзя. Тут, в Солнечном, сурово следят за исполнением всех пунктов и параграфов, цепляются к каждому сучку-задоринке. Посмей только хоть на букву отступить от утвержденных норм и наставлений, так и сам рад не будешь, поскольку шлепнут по шее приказом да еще и отрежут от премии жирный кусок, рублем накажут. Это Хлыбин уже испытал на своей шкуре, а он человек умудренный жизнью, его два раза учить не надо.

Третий месяц работает Хлыбин в Солнечном, с грустью замечая, как тихо кончается дальневосточное лето, сезон старателей-золотишников. Но он, этот самый рабочий сезон, прошел мимо Хлыбина. О том, что его артель распалась и перестала существовать, он узнал одним из последних, поскольку находился в длительном отсутствии, «в отгуле», а вернее сказать, в загуле. Крепко же он тогда загулял вдали от своих старателей! В дыму карусели провертелись многие недели, пока не кончилась звонкая монета, пока в кожаном черном кошельке не осталась пара мятых червонцев, случайно уцелевших и крайне нужных на похмелье.

Но похмелье наступило не за бутылкой, а с прибытием дяди Кости, старого старателя и горняка Константина Михайловича Орешнина, который разыскал своего артельного начальника. Горькое то было похмелье!

Дядя Костя неторопливо поведал печальные новости, рассказал о тех несчастьях, которые разом навалились на старателей: сначала утонули в болоте два бульдозера, а потом ночью не выдержала напора самодельная, сложенная на живую нитку, дамба, и речная бешеная вода смыла все артельное оборудование, а главное, намытое скудное золотишко… А старатели, народ суеверный, увидели в том ночном потопе особое знамение, как они говорили, «фортуна показала им мокрый хвост». Похватали уцелевшие свои вещички и сундучки – и поминай как звали!.. Три года жила дружно артель, а распалась за одну ночку. Видать, не было промеж людьми крепкого стержня, который удерживал бы их друг около друга, кроме тех весомых граммов рассыпного ценного металла, и они, как те песчинки-золотинки, снесенные прорвавшейся водой и разметанные по дну реки, разлетелись в разные стороны от первого же напора судьбы.

Крепко тогда задумался Семен Матвеевич Хлыбин, ох как крепко! А потом, стукнув кулаком по столу, вынул из кошелька те оставшиеся мятые червонцы, послал купить на них водки да закуски. Выпил полный стакан, ухнул им об пол, разбивая вдребезги стеклянную посудину и как бы ставя звонкую точку под своей недавней старательской жизнью.

– Ить судьба-индейка как круто повернула! – сказал он и, помня приглашение Казаковского, грустно усмехнулся, как бы мысленно говоря о том, что «его взяла», закончил: – Пойду наниматься к геологам, как-никак, а диплом горнопроходчика имеется, не зазря в техникуме учился. Авось не пропадем!

Вместе с ним к геологам пошел старый горняк дядя Костя и, к открытому неудовольствию сурового деда Мокея, племянник Терентий Чухонин. Маялся в таежном поселке бывший танкист механик-водитель Терентий Чухонин, не находил себе места без Наталки-Полтавки и, если бы не Хлыбин, мог податься и в другие, может быть, еще более дальние места, а то и вообще в город ушел бы, а там, как говаривал дед Мокей, в тех каменных чащобах, в лабиринте улиц человек многое теряет и «окончательно дичает».

Загасив сигарету, Хлыбин некоторое время вглядывался вглубь штрека, туда, куда уходила рукотворная нора, пробитая руками человека в теле горы, освещенная редкими электролампочками, куда уходили, тускло поблескивая, отполированные рельсы узкоколейки, да прислушался к шуму компрессора. Старенький дизельный компрессор, как ни старался дядя Костя, мастер на все руки, как ни налаживал его, работал с перебоями. Мотору явно не хватало силенок. И тут ничего не попишешь. Люди остаются людьми, а техника техникой. Ее в должности не повысишь и не понизишь, материальным стимулированием не заинтересуешь, никакой моралью на нее не подействуешь. Если она работает, то работает, а нет – так нет. Человека на ее место не поставишь, технику можно заменить только техникой, желательно новой…

Хлыбин еще раз посмотрел на свои ручные часики, сверкнувшие золотом в темноте, и пошел назад, в теплушку, где нетерпеливо пережидала третья смена окончания проветривания забоя. Семен Матвеевич с грустью думал о том, что горняки теряли время и на проветривании забоя, и на бурении шпуров. Да и взрывы в забое не всегда получались удачными, порой приходилось брать в руки кувалду да лом и довершать то, что недоделала взрывчатка, – сбивать выступы и «зубы».