Элизабет Чедвик - Летняя королева

Людовик, глядя на сжатый кулак Раймунда, с особым удовольствием произнес:

– Это вы утверждаете, но я хорошо знаю ситуацию и хочу посоветоваться с другими.

– В самом деле, сир? – Раймунд вздернул брови. – В таком случае у вас отличная интуиция, поскольку вы здесь не живете.

– Иногда помогает дальновидность. – Людовик откинулся в кресле, подражая вальяжной позе, которую часто принимал Раймунд. – Я намерен доехать до Иерусалима, исполнить свой долг паломника. Как только это будет сделано, я снова подумаю о том, чтобы начать военные действия.

– У некоторых из нас нет такого выбора, – резко заметил Раймунд. – Вы прибыли помочь, но, как я теперь вижу, не намерены ничего предпринимать.

Людовик ответил ему холодным взглядом.

– Я поступлю по своему усмотрению, а не так, как нужно вам.

Раймунд дернул кадыком, и Людовику показалось, что князь заскрежетал зубами. От этой мысли ему захотелось улыбнуться. Он мог сыграть в игру и победить этого человека, которого невзлюбил с первого взгляда.

– Сир, надеюсь, вы пересмотрите свое решение, – натянуто произнес Раймунд. – Быть может, нам следует поговорить снова еще раз, после того как у вас будет возможность поразмышлять.

Людовик опустил голову:

– Я поразмыслю над этим делом, но сомневаюсь, что передумаю.

Раймунд тихо вышел, но было видно, что он едва подавляет ярость. Людовик держался настороженно, но остался доволен. Одна мысль, что он одержал верх над Раймундом, просто отказав ему в помощи, придавала ему ощущение власти и силы. К тому же в данном случае имело значение только мнение Иерусалима.

В наступившей тишине его брат Робер прокашлялся и заговорил, сложив руки:

– Мне кажется, нам следует помочь ему захватить Алеппо. Нужно подумать о будущем, когда мы отсюда уйдем. В его словах есть смысл.

– Я не позволю выкручивать себе руки. – Людовик нахмурился. – Нет у меня к нему никакого доверия. Он немногим лучше того грека, а еще оказывает плохое влияние. Пытается задобрить людей красивыми словами, суля золотые горы, но все это ложь. Улитка хоть и дает пурпур благодаря своей раковине, но в то же время оставляет след из слизи. – Людовик напустил на себя важный вид. – Я отправлюсь в Иерусалим. Честь Христа стоит гораздо выше желаний и тщеславия этого человека.

Алиенора ждала, пока не удостоверилась, что Людовик один в своих покоях. Проведя целый час в молитвах, он теперь, перед тем как лечь спать, составлял послание аббату Сугерию, используя стиль – палочку с острым концом – и вощеную табличку.

– Я должна с тобой поговорить, – заявила королева.

Людовик высокомерно посмотрел на нее:

– Разве у тебя найдется свободное время? Ведь его целиком занимает твой драгоценный дядюшка.

Королева раздраженно вздохнула:

– Он мой ближайший родственник со стороны отца. Нам многое нужно обсудить.

– Не сомневаюсь, – фыркнул он.

Алиеноре захотелось влепить ему пощечину.

– Он прав насчет Алеппо. Ты обещал ему помочь, так почему теперь отказываешься? Неужели не понимаешь, как это важно?

– Война – мужское дело, и не суй туда свой нос. – Людовик взмахнул рукой, словно отпуская королеву. – Если он прислал тебя просить за него, то его дело безнадежно. Я прислушиваюсь к советам только тех людей, кому доверяю, а ты в их число, безусловно, не входишь.

– Ты оскорбляешь его, и ты оскорбляешь меня.

– Никого я не оскорбляю, говорю, что считаю нужным. – Он злобно сверкнул на нее глазами. – У вас у каждого свой замысел, но я не буду вашей пешкой.

– Ты уже пешка, – презрительно бросила Алиенора. – Люди из твоей группировки затеяли с тобой игру за власть, но ты настолько порабощен ими, что даже не понимаешь этого, или не хочешь понимать.

– Я принадлежу только себе, – отрезал он.

– И не пользуешься ничьей поддержкой. Ну какой ты мужчина, Людовик? Какой из тебя король? Лично я почти не видела в тебе ни того ни другого.

– Хватит! – Он отшвырнул стиль, и тот упал, звякнув.

Алиенора взмахнула рукой, отчего всколыхнулся ее длинный шелковый рукав.

– Если ты поедешь в Иерусалим, то отправишься в путь один. Я остаюсь в Антиохии.

– Ты королева Франции, и, клянусь Богом, ты поедешь туда, куда поеду я.

– Ничего подобного. – Она расправила плечи. – Между нами все кончено, Людовик. Я хочу расторгнуть наш брак.

На его лице промелькнуло изумление, которое тут же сменилось яростью.

– Это твой дядя внушил тебе такую мысль?

– Он тут ни при чем. Я первая пришла к этому решению. Наш брак родственный. Мы оба это сознавали и тем не менее не приняли в расчет, но Господь, как ясно теперь, отнесся к нашему союзу без благосклонности. Лучше нам расстаться сейчас, чем мучиться до конца жизни.

– Ты об этом беседовала с дядей до глубокой ночи? – сурово спросил Людовик. – Бог свидетель, ты неверна и нечиста в своих помыслах.

– Так зачем держать меня при себе, если я тебе не подхожу? – выкрикнула она. – Зачем сохранять брак с женщиной, к которой не испытываешь ни доверия, ни теплых чувств? Освободишься от меня и сможешь родить сына с другой. И у твоих баронов и духовников больше не будет причин жаловаться на меня. Сейчас самое подходящее время согласиться на расторжение брака. Ты можешь передать меня под опеку дяди, и это будет благородно, тем более что его жена твоя родственница. – Она заметила проблеск неуверенности в его взгляде и заговорила с удвоенным напором. – Неужели ты действительно хочешь, чтобы эта пародия на брак продолжалась? Если так, то ты ничем не дал мне этого понять с тех пор, как мы выехали из Сен-Дени.

Людовик отвел взгляд:

– Я дал обет не запятнать себя, сама знаешь.

– Запятнать? Этим все и сказано. – Ее гнев готов был прорваться наружу, но она все-таки сдержалась.

– Мне придется обратиться к моим советникам, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, получить их позволение? – презрительно фыркнула Алиенора. – Неужели во всем обязательно слушаться аббата Сугерия и того бесхребетного тамплиера? Неужели Тьерри де Галеран правит твоим умом, а не только в спальне? И ты говоришь, что принадлежишь самому себе? Что ж, докажи.

Людовик посмотрел на нее взглядом, полным отвращения:

– В первую очередь я Божий человек и подчиняюсь Его воле.

– Тогда спроси у Него.

– Оставь меня в покое, – процедил Людовик сквозь стиснутые зубы. – Я дам тебе ответ, когда буду готов.

– Поступай как знаешь, но помни: я с тобой никуда не еду. Мой выбор сделан: я остаюсь здесь, в Антиохии.

Когда она выходила из спальни, оказалось, что Тьерри де Галеран ждал у двери, чтобы войти, и по его лицу стало ясно, что он подслушивал. На нем была мягкая шелковая сутана, расшитая мелкими серебряными крестиками, а на поясе – потертая кожаная портупея, но вместе это смотрелось нелепо. Алиенора окинула его взглядом, полным презрения.