Валерий Замыслов - Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Ирина вопрошающе взглянула на супруга, как бы говоря ему: «Ну-ка, великий князь, выдай своей строптивой сестре».

Но Ярослав Владимирович любил Предславу, и слова его были мягкими:

— Запомни, сестра, я никогда не стану тебе врагом. Никогда! Живи, как сердце подскажет. А коль придет к тебе большая любовь, и ты сама выберешь суженого, я буду рад за тебя.

— Спасибо, брат.

Предслава подошла к Ярославу и поцеловала его в щеку.

Ирина же подозрительно взглянула на супруга. Почему в его словах такая необычайная мягкость? В них скрывается какая-то давняя тайна, о которой она еще не знает.

— А вот мне Киев уже наскучил. Уж так хочется на чужеземные страны глянуть! — молвила младшая сестра, Мария, и, прося, добавила. — Выдай, великий князь, меня за Генриха немецкого. Говорят, он очень привлекательный.

Теперь уже улыбнулся Ярослав Владимирович.

— Будет тебе жених, егоза. Дай срок.

— Уж поскорее бы!

Марии шел пятнадцатый год, и она мечтала о заморском женихе.

Ирина обладала довольно прозорливым умом, и ей было понятно намерение Ярослава, касательно дочери: императоры и короли Западной Европы хотели жениться не на детях покойного русского государя, а на дочерях нового властителя. Герман Второй предпочтет несколько лет подождать, нежели связывать свою судьбу с дочерью усопшего Владимира Святославича. Так что, едва ли когда-нибудь Мария Добронега станет женой чужеземного правителя.

Когда супруги остались одни, великая княгиня спросила Ярослава:

— Ты искренне веришь в союз с Генрихом?

— Хотелось бы верить, Ирина. Немцы не худо воюют. Их войско могло бы зело пригодиться в борьбе с ляхами, но полной уверенности у меня нет. Как поведали мне Могута и Вышата, император — неустойчивый человек. Этим могут воспользоваться другие государи. Хватит ли у Генриха приверженности нашему договору, и найдутся ли у него добрые советчики, кои бы наставляли императора не поддаваться на ухищрения других государей.

— Ты имеешь в виду короля Болеслава?

— Да. Он, вне всякого сомнения, уже проведал о посещении Германии нашего посольства, и примет все меры, дабы перетянуть немецкое войско на свою сторону. Болеслав — страшный и злокозненный человек. Он забудет все обиды, нанесенные когда-то ляхам Германией.

— Я такого же мнения, Ярослав, но помешать Болеславу мы уже ничем не сможем. Надо молиться, чтобы этого не свершилось. У меня недоброе предчувствие на будущую войну.

— Время покажет, — уклончиво отозвался Ярослав Владимирович, и посмотрел на стол, заваленный пергаментными свитками. Среди них была еще одна грамота, предназначенная бывшему великому князю Владимиру Святославичу.

Болеслав просил, чтобы Владимир выпустил из порубов своего зятя Святополка и дочь Регелинду.

Великий князь узников (кроме епископа Рейенберна) из темниц выпустил.

Нетерпеливый Болеслав, еще не дождавшись приезда зятя и дочери, решил преподнести в обмен за милость великого князя, чисто королевский подарок, изъявив желание жениться на Предславе.

— И что же было дальше? — спросил Ярослав Владимирович дворцового летописца.

— Бог не упремудрил великого князя грамотой, зато он заимел многих переводчиков. Владимир Святославич поведал о просьбе короля Предславе, молвил ей, что она может стать королевой Польши. Но дочь так осерчала, что едва не разорвала грамоту, и обругала Болеслава «толстым похотливым боровом».

— Молодчина, сестра! — весело воскликнул Ярослав Владимирович. — Не видать ему Предславы, как собственных ушей…

— Могута вернулся из Вышгорода без убийц твоих братьев. Они так и останутся безнаказанными? — прервала мысли супруга Ирина.

— Они, как и Каин (с некоторых пор Ярослав Владимирович стал называть Святополка только Каином) бежали к ляхам, но кара Божья убийц не минует.

— Возможно, они появятся в войске Болеслава, и тогда тебе представится возможность покарать вышгородских бояр.

— Не думаю, что Путша, Еловит, Талец и Ляшко отважатся пойти в войско Болеслава и Каина.

— Значит, выхода нет?

— Я не считаю, что у нас нет выхода. Надо пораскинуть головой. Убийцы не должны жить на белом свете.

Предчувствие Ирины и сомнения Ярослава оказались не бесплодными.

Пронюхав о мирном договоре и военном союзе Германии с Русью, Болеслав, искушенный интриган и политик, сразу же почувствовал угрозу своему молодому государству. Если русичи и немцы сойдутся в одном войске и двинут на Польшу, то ей несдобровать. Краковская шляхта [270]лишь при королевском Дворе воинственна, но когда дело дойдет до превосходящих сил неприятеля, надменная знать побросает свои тяжелые доспехи и ударится в бегство. Надо неотлагательно сорвать соглашения Руси с немецкой империей.

Болеслав, едва разместив свое тучное тело в кресло, высказал своему зятю:

— Я тебе вчера говорил о происках Ярослава. Они опасны. Надо склонить Генриха к разрыву соглашения с Русью. Нам не нужен лишний враг.

— Но Генрих женат на твоей дочери. У тебя с императором — родственный союз, — без малейшего беспокойства произнес Святополк.

— Какой к черту союз! Моя увечная дочь давно очерствела Генриху. Плевать он на нее хотел!

Болеслав говорил грубо и раздраженно, его громадное чрево, затянутое коричневым камзолом, расшитым золотыми галунами, колыхалось в такт забористым словам.

— Генрих с первого года женитьбы недоволен моей Сабышкой. Я подсунул ее пьяному отцу Генриха, когда моя дочь смотрелась довольно смазливо. И не моя вина, что Сабышка вскоре заболела, а затем и вовсе зачахла, превратившись в калеку. Но есть и другая причина недовольства императора. Под его боком из нашего княжества образовалось молодое государство. Отец Генриха Второго собирался подмять под себя все наши земли, и ему удалось отхватить один из лакомых кусков на Висле. Но тогда Польшей правил князь, а теперь — король, но император Генрих до сих пор смотрит на нас свысока.

Святополк был горазд в убийствах, но стратиг [271]из него был никудышный.

— Что же предлагаешь, король?

— Генриху нужна молодая и красивая жена.

— А как же с твоей дочерью?

— Самое прекрасное место для моей старшей дочери в тихой обители.

— Но у тебя нет больше незамужних дочерей. Император же на невесту шляхтича и взглянуть не подумает.

— Генрих, мой дорогой зять, не так уж и щепетилен. Он большой любитель прекрасных замужних дам. Но дочь графа, действительно, не очень-то желательна в качестве императрицы. Чопорное светское общество ее не примет. А вот дочь короля…

Болеслав вскинул над своей массивной широколобой головой мясистый палец и добавил:

— Дочь короля, да еще с обольстительным телом, вполне могла бы стать императрицей.