Клыч Кулиев - Непокорный алжирец [книга 1]

— Прошу вас, мадам, открыть лицо, — потребовал майор.

Фатьма-ханум продолжала упираться.

— Может быть, вам помочь?

После этого, заданного угрожающе-вежливым тоном, вопроса она приоткинула чадру.

— Как вы сюда попали, мадам?! — В голосе Жубера слышалось неподдельное удивление.

Фатьма-ханум метнула на доктора уничтожающий взгляд — только что пережитый стыд погасил в её сердце искорку сочувствия:

— Вот у этого безумного спросите, как я сюда попала! — Она повернулась к Решиду. — Ну, чего тебе не хватает, скажи? Живёшь, слава богу, хорошо, всё у тебя есть. Так нет же, спутался с разными смутьянами, и себе жизнь портит, и другим! Дождался вот на свою голову!

— Вы же умная, чуткая, ханум, — тихо сказал доктор Решид. — Вы сами испытали настоящее чувство, почему вы отказываете в этом другим? Настоящая любовь не приходит и не уходит по желанию.

В лице Фатьмы-ханум что-то дрогнуло. Но тут манор Жубер решил, что пора вмешаться в разговор.

— Вы свободны, мадам. Мы сами объясним господину доктору, что такое любовь. Можете быть спокойны.

Фатьма-ханум глубоко вздохнула. Встретившись глазами со взглядом Решида, она потупилась, опустила чадру и пошла к выходу со смешанным чувством исполненного долга, негодования и… жалости.

Майор Жубер приказал солдатам начинать обыск, потрогал запертые ящики стола и бросил:

— Ключи!

Возражать было бесполезно. Решид вытащил из кармана связку ключей и бросил на стол.

Генерал Ришелье нервничал. Приближались события, которых он ждал давно. Собственно, первый шаг уже был сделан, иначе генерал не арестовал бы доктора Решида. Он отлично понимал, что подобная акция неизбежно вызовет большие волнения среди алжирцев. И всё-таки отдал этот приказ. Нарочно отдал. А тетрадь, изъятая у доктора при аресте, подтверждала, что он поступил совершенно правильно и своевременно. Опоздай он только на один день, это строки с быстротой моровой язвы распространились бы среди населения. Но, однако, доктор и стишками баловался?

— Что же вы, полковник, не сказали мне, что наш доктор вдобавок ко всему ещё и поэт? — обратился генерал к сидевшему в кресле полковнику Франсуа:

— Я этого не знал. Никогда не читал стихов Решида.

— Пожалуйста, прошу вас, полюбуйтесь. Даже по-французски пишет.

Франсуа с интересом взял протянутый листок, — прочитал, хмыкнул. Генерал насторожился.

— Вам что-то кажется смешным, полковник?

— К сожалению, вы ошиблись, мой генерал, — это стихи не доктора Решида.

— А чьи?

— Наши, отечественные.

— То есть как это — наши?

— Это из Виктора Гюго. «Тёмные ночи».

Генерал взял листок обратно и, бормоча себе под нос, начал читать:

Ришелье сердито отшвырнул бумагу и, чтобы скрыть неловкость, пошутил:

— Жаль, рано умер Гюго!

Полковника Франсуа забавляло неловкое положение, в которое попал генерал. Ришелье вызвал его, чтобы позлорадствовать, показать всю недальновидность поведения полковника по отношению к доктору Решиду. Ну что ж, Франсуа постарается отплатить ему тем же.

— Хорошо, если окажется, что вы не поторопились с арестом, мой генерал. У доктора Решида весьма много благодарных пациентов и друзей. Для его ареста нужны, по-моему, довольно веские основания.

У генерала кровь прилила к лицу.

— Ей-богу, полковник, вы оригинал! Основания… Какие по-вашему нужны ещё основания? Вот слушайте, что он пишет: «Всюду убийства, разрушения, смерть… Истребляется целый народ. Мне стыдно за Францию так, как если бы я сам был французом». Дальше слушайте: «С той ночи, — это он имеет в виду ту ночь, когда эти бандиты посмели подняться! — прошло более шести лет. За эти годы цветущая страна стала сплошной тюрьмой, и всё равно этот удивительный народ сражается. Пришло время всем разделить судьбу своего народа. Пример доктора Руа передо мной как упрёк, а ведь он француз!»

Ришелье поднялся и зашагал по комнате, вытирая платком вспотевшее лицо. Остановился возле полковника и, глядя на него сверху вниз, сказал:

— Может быть, хватит оснований? Самый фанатичный коммунист с удовольствием подписался бы под этими строками. Нет, дорогой полковник, вы или слишком осторожны или слишком беспечны. Если мы…

Сильный грохот помешал генералу договорить. Через мгновение грохот повторился. И почти сразу же — ещё.

Генерал шагнул к окну. Полковник Франсуа не спеша поднялся и тоже выглянул. Раздирая чёрное полотнище ночи, вдали поднималось к небу багровое трескучее зарево. Слышались винтовочные и автоматные выстрелы. Захлебнулась и, набрав силу, тревожно завыла сирена. Ришелье обернулся к полковнику.

— Может, вам такие «основания» нужны, полковник?

У дверей щёлкнул каблуками запыхавшийся капитан Жозеф.

— Ваше превосходительство… в порту взорваны артиллерийские склады!

Ришелье только махнул рукой. Жозеф козырнул, круто повернулся и убежал. Генерал снова стал всматриваться в пляшущие языки пожара.

— Вы думаете, полковник, это горят артсклады? Нет, трижды нет! Это Франция охвачена пламенем. Вы говорите, что болеете душой за её судьбу? Так идите и попробуйте погасить этот огонь. Найдите поджигателей! Накажите их!..

Полковнику давно уже не терпелось уйти, но не было повода. Поэтому он охотно сделал вид, что принял издёвку генерала за настоящий приказ и, холодно простившись, вышел.

Ришелье сел за стол и, опустив голову на руки, крепко сжал ладонями виски. Минут десять сидел неподвижно, потом позвонил дежурному и велел привести арестованного.

Доктор Решид вошёл, позвякивая кандалами на скованных руках.

Генерал подошёл к нему и, словно оценивая, оглядел с головы до ног.

— Хорошо ли устроились, мсье доктор? Вы, конечно, привыкли к шикарным парижским гостиницам? Придётся извинить нас, что не смогли обеспечить вам такой же комфорт.

Доктор Решид пожал плечами.

— Кто взобрался на холм, тот рано или поздно должен спуститься вниз, господин генерал.

Генерал не сомневался, что имеет в виду доктор. Конечно, всё то же: желание разделить судьбу народа. Ришелье снисходительно сказал:

— Намерения у вас благородные, мсье доктор. Не будете ли вы так любезны пояснить, когда они у вас появились: до поездки в горы или после?

— Любое намерение зависит от обстоятельств, господин генерал. У меня на руках кандалы, какие могут быть желания в таком положении? Вы превратили жизнь в каторгу и ещё говорите о каких-то желаниях.