С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

Отворилась кормушка в двери‚ сунулся любопытный глаз и фуражки околыш:

– Приветствую вас‚ приравненные к мертвецам! Вус эрцех?

– Вы знаете идиш? – приятно удивились они.

– Самую что ни есть а биселе. Перебросили на евреев‚ вот и учил. Хороший такой старикан попался: не хотел деньги брать. Святое‚ говорит‚ дело. Мы ему зато передачи носим‚ конфетки с апельсинками.

– В больницу?

– В больницу. В тюремную. Как выйдет‚ дальше продолжим.

– А за что его? – спросили они с опаской.

– А за то его. Не учи в другой раз. Идиш-шмидиш‚ тухес-кадухес.

Слышали вы про еврейское счастье? Про то самое еврейское счастье‚ которого отлили с избытком? Это оно и есть. Сидят они день‚ сидят другой‚ а еды нет‚ и воды тоже не дают. Чтобы чавканьем‚ хлюпаньем‚ чмоканьем мотыльковое не нарушили трепыхание‚ паутинную не повредили невесомость.

Горло высохло‚ язык вспух‚ в висках застучало и живот опал.

– Пинечке‚ – сказал Мендл и шумно сглотнул. – Снять кожу с куриной шейки‚ поскоблить и промыть; зашить с одного конца нитками‚ натолкать внутрь фарш‚ тесто со шкварками: только не плотно‚ ни в коем случае не плотно‚ чтобы в кипятке не лопнуло, прихватить нитками второй конец и варить в бульоне вместе с курицей.

– Можно сварить и в воде‚ – возразил Пинечке. – Где мы возьмем курицу?

– Как это где? – Мендл даже обиделся. – Если есть шейка‚ с которой мы сняли кожу‚ то должна быть и курица.

– Совсем необязательно. Мне‚ например‚ ни разу в жизни не доставалась и курица‚ и ее шейка.

Авремелю‚ Авремелю‚ седенький ты наш...

Ицхокеню‚ Ицхокеню‚ слепенький ты наш...

Янкеленю‚ Янкеленю‚ крепенький ты наш...

Ой‚ попросите! Ай‚ да попросите

Боженьку за нас...

Попели – еще поголодали. Носом потянули воздух.

– Пинечке‚ – сказал Мендл. – Я чувствую запах каши‚ гречневой каши с дальних земель. В Одессе подгорела каша‚ а я ее чувствую. В Киеве сварили суп с мясом‚ а у меня колики в животе. – И забормотал: – Угощаю. По большому счету. Вот вам‚ Пинечке‚ форшмак. Вот вам гефилте фиш. Вот вам‚ душа моя‚ креплах в бульоне и латкес со сметаной.

– Стоп‚ – сказал Пинечке. – Или – или. Если мы едим куриную шейку‚ то тогда без латкес.

– Это еще почему? Я уже положил себе полную тарелку картофельных оладий со сметаной‚ а рядом куриную шейку. Две шейки.

– Мендл! Курица со сметаной – фи.

Тот поглядел с мольбой:

– Мы же не едим‚ Пинечке‚ мы мечтаем.

И со свистом потянул воздух‚ будто сглотнул с ложки наваристый куриный бульон с разварной яичной лапшой.

Грешные мысли хуже грешных поступков.

К вечеру поскреблись в оконце‚ и немереный человек Гаврила Облом прильнул к решетке. От земли высоко‚ а ему в самый раз.

– Переполнилось‚ – сказал. – Подобралось под горло и затошнило. Срочные принимаю меры.

Что же у них оказалось? А то у них оказалось. Вышли на улицы гумики‚ глазки пощурили пумперникели: что это вы‚ народы‚ без причин нахмуренные? Что это вы насупленные за шторой‚ угрюмые под одеялом‚ поскуливающие в туалетах? И одежды на вас заграничнее‚ и быт устроеннее‚ и гарантии продленнее‚ невообразимый кругом изыск‚ соловьиный вздох‚ мотыльковая паутинность‚ – какого вам еще рожна‚ граждане?.. И покатили по улицам машины, крытые кузова‚ с веселящим внутри газом. Кто хмурится‚ того в кузов. Кто печалится‚ тому сеанс. Двери задраят‚ газа напустят: до слез‚ до колик‚ до выворачивания кишок. Чтобы сердце в клочья‚ печень на разрыв‚ улыбка до уха.

Стал Пинечке думать‚ что делать теперь и как помочь‚ тоненько выпевал под нос: "Было во дни Ахашвероша. Это Ахашверош‚ царствовавший от Индии до Куш над ста двадцатью семью областями..." А вслух сказал так:

– Мне что иногда кажется? Мне то иногда кажется. Время ломает силу: ждите‚ если дождетесь. Сила ломает силу: рискните‚ если не боязно. Сила рождает страх: не пораниться бы о самого себя. Ты об этом подумал‚ беспечный человек?

– Я подумал обо всем‚ – строго сказал Гаврила. – Прощайте. Больше‚ наверно‚ не увидимся. Если не вернусь‚ считайте меня великаном.

8

Был случай в давние времена‚ случай-остолбенение. И вот Луз‚ удивительный город Луз‚ за стенами которого никто не умирал‚ ибо Самаэль – горестное имя – не имел туда доступа. Жители сами решали‚ когда расставаться с миром: шли за город и там отдавали душу. И вот два служителя у царя Соломона‚ преданные и расторопные‚ и Самаэль не мог к ним подобраться. Огонь и снег тело Самаэля: опоясался мечом‚ злобой облачился‚ но дутши забрать не мог. А почему не мог? Полагалось служителям Соломона упокоиться в означенном месте‚ а они там не бывали‚ туда не собирались‚ и ангел смерти вопил-печалился: "Горе мне! Когда же я хохотать буду?.." Прослышал об этом царь Соломон‚ и что же он сотворил? Что сотворил он‚ мудрый из премудрых‚ чтоб уберечь преданных своих служителей? Взял и отправил их в Луз‚ в удивительный город Луз‚ куда Самаэлю нет доступа. Пошли они по повелению Соломона‚ приблизились к городским воротам‚ пали на лица свои и смерть приняли‚ а Самаэль лопался от хохота в превеликом довольстве. "Чему же ты радуешься?" – с досадой спросил Соломон. И ангел смерти ответил: "Это как раз то самое‚ означенное для них место‚ куда они не могли попасть. А ныне‚ о премудрый Соломон‚ с твоей легкой руки‚ наконец-то‚ попали".

Под утро заскрипел ключ в замке‚ отворилась дверь‚ встал на пороге тюремщик‚ отмытый и отутюженный. Знак на груди "За усердие и бескорыстие в пользу казенную".

– У нас нынче праздник. Пожалте на расстрел.

– Даже так?.. – Сил не было пугаться: – А за что‚ если не секрет?

Ответил обстоятельно:

– Чтобы пыльцу не сдули. А за сдутие пыльцы у нас полагается расстрел. И за остальное тоже.

Вывели их в коридор. Повели по двору. Потом по улице. Запахи ударили в ноздри: прелой листвы‚ кислой мочи‚ непроветренной постели с далекого балкона.

– Пинечке‚ – сказал Мендл. – Что‚ по-вашему‚ лучше? Зло с доброй целью или просто зло?

– Сложные вы задаете вопросы. Особенно под конец жизни.

– Когда же задавать‚ если не теперь?..

На площади‚ под покрывалом топорщилось нечто‚ узкое и высокое. Рядом стоял секретный солдат Степан Змиев‚ лицо прикрывал рукавом.

– Стёпкеле‚ не вы ли стрелять будете?

– Это тайна. Мне пока не сообщили. Но подготовиться следует.

Затвор передернул и пулю дослал. Чтобы дожидалась команды в канале ствола.

– У нас на сегодня насыщенная программа‚ – радостно сообщил тюремщик и руки потер от удовольствия. – Сначала полонез Огинского. Потом показательный расстрел. За ним открытие памятника неизвестному вождю. И напоследок еще расстрел.

– Если так, – сказал Мендл. – Нельзя ли меня поздравить? С окончанием жизненного пути. Пожать руку‚ вручить подарок‚ пожелать успехов в загробной жизни. Поторопитесь. Через пять минут будет поздно.