С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

– Да мы‚ может‚ в пропасть катим‚ – отвечали ему. – С насыпи и под откос. Какого тебе борща?

– Хоть под откос. Но накормить обязаны.

– А на чье имя получать? Без имени-звания и кипятка не дадут‚ а уж о мясе и говорить нечего.

Молчал. Терзался в сомнениях. Не раскрывал военную тайну. И выдавил‚ наконец‚ с трудом – жрать всякому хочется:

– Секретный солдат. Степан Змиев. В бою при штабе. На параде при знамени.

– Стёпкеле‚ а вы в какой армии‚ если не секрет?

– Секрет. У меня всё секрет. Куда еду – не знаю. Откуда – не помню. И в чьей армии‚ тоже не сказали.

Поровнело.

Скорость упала.

Катили себе помаленьку под колесный перестук‚ оглядывали незнакомые окрестности.

А впереди строения. Станция с буфетом. Семафор с водокачкой. Перехлест путей и перебор стрелок.

Набежал со стороны крупный мужчина‚ гигант-переросток‚ пристроился рядом‚ выбрасывая на стороны ступни-плоскоступы:

– На минутку! Отобедать! Отлучился‚ а вы катите...

Обогнал великими поскоками. Лег поперек путей. Шею уложил на рельсы. Режь – не хочу.

Закрутили в панике колесо. Затормозили. Встали.

Земля Гумик. Станция Пумперникель.

Чуть голову не отхватили!

5

Гигант-переросток лежал в обмороке: головой под колесами‚ ногами за семафор.

Стали его тормошить – глаза открыл.

– Я мертвый?.. – спросил с надеждой.

– Ты живой. Мы чуть не умерли. От переживаний.

Застонал‚ стал хватать за ноги:

– Я ждал. Я столько вас ждал... Тут! На рельсах! Чтобы задавили‚ наконец! Сбегаю пообедать и назад.

– Зачем же ты обедал? – резонно сказал Мендл. – Зачах бы от голода‚ и ждать не надо.

Улыбнулся стеснительно. Ямочки на щеках показал:

– Об этом я не подумал.

Они сели на рельсы‚ пристроились на шпалах‚ а он лежал – улыбался.

– Ты кто есть?

– Не знаю. Меня переименовали. Все улицы переименовали‚ и меня заодно. Был прежде немереный человек Гаврила Облом‚ а теперь не разобрать.

– А кто переименовал?

– Эти. Взамен тумтумов. – И зашептал: – Просыпаемся поутру‚ а они уже здесь. Как всегда были. Гумики-пумперникели. Примесь разноплеменная.

– Сделайте им несносную жизнь‚ – сразу предложил Мендл‚ который умел уже переводить стрелки. – Пакости начните творить: сами‚ может‚ отвяжутся.

– Мы великаны. Мы мелких пакостей не делаем. – И снова показал ямочки: – Большие – они такие беспечные! Только ленивый не завладеет. А потому мы решили вымереть. Окончательно и насовсем. Я‚ например‚ прекращаю существование на рельсах.

И носом захлюпал:

– А вы... Вы... За-тор-мозили!..

– Стыдитесь‚ мужчина! – закричал Мендл‚ которому не сиделось. – Начните уже воевать!

– Где нам воевать? Больно большие. В нас попасть легко.

Об этом они не подумали.

– Не горюй. Ляжешь под другой поезд. Когда он у вас?

– Да кто ж его знает. У нас тут тупик. Как стрелочник ошибется‚ так и другой.

– А как же вы ездите?

– Мы не ездим. У нас подписка о невыезде. Да и куда?

– Мы не ездим‚ – сказал голос со стороны. – Зачем нам? У нас всё есть‚ в нашем отдельно взятом тупике. А чего нет‚ того нам не надо.

Подошел поближе‚ пропел благозвучно:

– Мир вам‚ чужестранцы!

И ножкой шаркнул.

Улыбчивый от уха и до уха. Зубы фарфоровой белизны. Глаза стеклянной глубины. Губы розовым сердечком‚ и морщины уложены в линеечку. Излучал дружелюбие‚ внушал опасения‚ и это про такого дано остережение: "Не клади палец в рот незнакомцу‚ пока его палец не у тебя во рту".

– Что за бунт на коленях? – сказал он Облому. – Встаньте. Займите достойное положение. Вы нам изыск нарушаете.

6

Немереный человек Гаврила Облом встал на ноги и возвысился над ними пухлой громадиной. Белобрысый‚ доверчивый‚ с виноватой улыбкой на губах. Штаны поддернул‚ чтобы не сползали‚ попросил‚ переминаясь:

– Дозвольте почесаться.

А тот:

– Не дозволяем. Чесались вчера и будет.

– Дозвольте тогда спотыкнуться.

– Вот видите! – возмутился гумик. – Вечные с ними нелады. Такие непомерные‚ такие негодные‚ зачем они? Много потребляют. Канализация не справляется. Лишняя нагрузка на экономику.

– Пусть себе‚ – попросил Пинечке. – Богу и такие нужны.

– Да вы что?! А еще интеллигентный человек. Шума от них много. Топота. Чиханий-иканий-потений‚ ненужных шевелений. А мы создаем изыск. В отдельно взятом тупике. Попрошу со мной.

Город цвел. Город благоухал. Розами обрастал и жасмином. Тонко. Изящно. В меру. Цветочная пыльца. Соловьиный вздох. Мотыльковое трепыхание. Паутинная невесомость и отсвет неземного изыска. Да летал поверху самолет-этажерка‚ наследие братьев Райт‚ опрыскивая духами "Розалия супер" и "Виолет де парм"‚ цветными дымами выписывал по небу: "Теперь – мы. Теперь – нам".

– Вот‚ – сказал. – Никто не додумался. Одни мы. Не грубияны-насильники. Не живодеры – смазные сапоги. Нежные и ласковые‚ сердобольные и отзывчивые. Ведь так же? Ведь вы согласны со мной?

– Отчего же вы радостные без радости? Счастливые без восторгов? Печальные без особых мук?

– А оттого‚ что изыск‚ – ответил обстоятельно. – А изыск надо беречь и ограждать. Благоухание под надзором. Трепыхание под расписку. И потому мы не можем расслабиться и насладиться.

И погордился заметно.

– У нас‚ – сообщил Пинечке‚ – каждому младенцу известно. "Сотворивший день" создал человека последним‚ в самом конце творения‚ чтобы не гордился понапрасну и знал: "Даже комар сотворен раньше тебя".

– Комаров у нас нет. Всех вывели. И мух с козявками. Для нас это неактуально. Главное‚ предписать каждому‚ как ему поступать. Тогда можно взыскивать‚ если упущено.

– А как у вас с отсебятиной? – нагло спросил Мендл. – Восхитительная отсебятина‚ – я без нее не могу.

– Слова ваши кусательные‚ – без симпатии пощурился гумик. – В нашем тупике так не говорят. Сопряжено с болью и публичным позором. Пожалуйте пока что в тюрьму.

– За что же? Не чихали‚ не икали‚ изыск ваш не потревожили.

– Не потревожили‚ но можете. – И распорядился: – Мужчин в камеру. Собаку на цепь. Кошку в живодерню. Петуха в ощип.

Добрая весть требует благословния. Дурная – тоже. Про всё надо сказать: "И это к лучшему"‚ и Пинечке поблагодарил Того‚ Кто и в минуту гнева не забывает про милости.

– Отпустите нас! – кричал Мендл. – Дайте нам платформу‚ и мы уедем! Обещаю не своевольничать‚ никогда.

А их волоком.

7

Тюрьма – это такое место‚ где человек может подумать. Тюрьма – это такое место‚ где заползают нечаянные мысли в голову. А если и в тюрьме не заползут‚ не на что уже и рассчитывать.

– Пинечке‚ – сказал Мендл‚ поразмыслив на досуге. – Нет страдания без проступка. Это я‚ своими руками‚ загнал нас в камеру. Стоило ли‚ Пинечке‚ переводить стрелки?..