С того дня и после. Срубленные зимой. 2 повести

– А вас сколько?

– Нас уже нисколько. Все ушли‚ один я остался – "Дурак дураком". Привык. Прикипел. Подстроился. В закрытый рот и муха не влетит.

– А тебе что за это?

– Жив‚ – сказал просто. – Тоже не худо.

– Разве это жизнь? – закричал Пинечке. – Воды поднимаются! Болота подступают! Одумайся и остерегись!

А он:

– Я пересижу. Скоро‚ говорят‚ лучше станет. Вот стену достроят и утихнут‚ дадут и нам подышать.

– Кто это сказал?

– Человек‚ заслуживающий доверия.

– Тоже тумтум?

– Тумтум‚ – шепнул. – Но из передовых.

А в ответ снова заквакало гнусно и пакостно‚ в сладостном предвкушении мерзости.

8

Посреди ночи набежали тумтумы в спецовках‚ подхватили Пинечке под локотки‚ поволокли к стене.

– Шабес! – кричал‚ вырываясь. – Шабес-суббота!..

Куда там!

Гремело впереди. Шумело и шипело. Стучало и бренчало железом по железу. Клали кирпич с двух сторон‚ скрепляли раствором‚ стремительно шли на сближение‚ и просвет оставался на малые сроки.

Сунули в руки лопату‚ дали тачку об одно колесо: "Живее‚ дядя! Не на танцульках! Наваливай‚ Пинечке‚ доверху‚ отвози и опять наваливай‚ а остановишься – отшпыняем".

Собака помогала тащить‚ кошка – наваливать‚ петух бежал впереди и дорогу расчищал‚ а в перерыве Пинечке пал на землю‚ стонал‚ сипел‚ легкие выворачивал: чтоб на них казни египетские! Когда в кровь обратились все воды Нила‚ кровь капала со стен фараонова дворца‚ фрукты сочились кровавым соком‚ и слюнные железы у египтян тоже выделяли кровь. Когда жаба – громадная и отвратительная – вылезла из речной тины и отрыгнула мириады меленьких жаб‚ которые кишели во дворцах‚ в домах и постелях‚ впивались в тела‚ прыгали в еду и вино‚ квакали в желудках у египтян. Когда навалились вши с саранчой‚ град‚ мор с нарывами‚ тьма непросветная и истребление первенцев.

– Предупреждаю... – хрипел Пинечке. – У нас исторический опыт. Мы уже строили ваши пирамиды. Известно‚ чем это закончилось.

Изобразил на лице плач сквозь плач от непереносимой муки‚ а они завопили дикими голосами "Даешь Варшаву!"‚ единым махом достроили стену.

Радость. Восторги. Рукоплескания.

– Пинечке‚ – позвала мама. – Приговор уже подписан. "Посмотришь на место‚ где они были‚ и вот – нет их..."

Поднималась вода на запруде‚ медленно‚ грузно‚ неумолимо. Чавкала. Чмокала. Булькала. Хлюпала. Ленивыми исходила пузырями. Бурая‚ гнилистая‚ замшелая вода из недр-болот-скважин‚ которой загородили протоки.

Залила норы. Затопила могилы. Смыла муравейники. Накрыла с головой змей-ящериц. Догнала‚ не торопясь‚ зайцев с лисами. Поднялась по стене и потекла струйками на их сторону.

Потом потоками.

Потом водопадом.

Бурлило ключом. Прибывало на глазах. Покрывало ноги‚ недвижные от ужаса. Поднималось по туловищам. Затекало в разинутые рты и оттопыренные уши. Смыкалось над головами. Всплыл с той стороны и перетек через стену Мендл – "Дурак дураком"‚ мокрый и дрожащий‚ и поплыл по струям в указанном направлении‚ без воли-желания.

– Мы что? – говорил согласно. – Мы ничего. За ласковое слово горы своротим.

А струи затекали в карманы.

– Пинечке‚ – позвал папа. – Воды дошли до души твоей! Беги уже‚ Пинечке.

Пинечке знал: папа по пустякам не обеспокоит. И потому побежал по пояс в воде‚ задыхаясь‚ раскидывая тяжелые брызги. Кошка на плече. Петух на голове. Собака в руках. Печаль в сердце.

На верхушке холма он остановился и поглядел назад.

Светало без радости. Брезжило без надежды. Нехотя разгоняло стылую муть. Скверные воды покрывали землю‚ болотные сумрачные воды моря Печали‚ которое затопило мир. Не расцвечивалось под солнцем лазурью‚ не заигрывало под ветром вспененными барашками‚ не радовало глаз многоцветным парусом. Тяжестью навалилось море Печали: мертвое‚ торфяное‚ пахучее‚ всякую надежду похоронило под собой.

Стояли поодаль вечные наши утешители Танхум‚ Нахман‚ Менахем‚ стояла мать их Нехама‚ но утешать было некого. Плавали по гнилым водам‚ вяло постукиваясь друг о друга‚ неистовые тумтумы‚ нашедшие упокоение. Плавал за компанию бывший тунгус Онкоулк Сенгленкин‚ которого охватили‚ наконец‚ всеобщим порывом. Носились над водами квакающие демоны – блуждающими оборотнями‚ падали донизу‚ взмывали доверху‚ радовались победе-обольщению.

Господи‚ пронеси мимо!..

9

Пролетала под облаками корова. Одинокая и печальная в поисках суши. Спрашивала без интереса:

– Ваша фамилия Шимелевич?

– Шимелевич? – удивлялся Пинечке. – А это достойный человек?

– Очень.

– Тогда я Шимелевич.

– Пройдете по свету‚ – говорила корова. – Увидите всякое. Не торопитесь с выводами: "Я повидал этот мир и я поражен его испорченностью". Велено передать‚ Шимелевич: "Быть может‚ ты видел лишь самого себя".

Сделала неторопливую мертвую петлю‚ мотнула увесистым выменем:

– Разумом полны слова и опытом продиктованы. Всяк старенький любит мягонькое. Тепленькое и мохнатенькое. А уж о пухленьком и говорить нечего. Запомните‚ Шимелевич. К старости пригодится.

Кошка исходила завистью‚ задрав голову. Собака с петухом:

– Как же тебя угораздило? Летать – не падать?

А та отвечала важно‚ на грузном отлете:

– Корове раввина всё дозволено.

Странности продолжались‚ подпитывая надежду‚ и застучало уже колесами по стыкам‚ прошумело молодецким посвистом‚ покатилось с затяжного уклона‚ легкое и гремучее. Стоял на платформе Мендл‚ просохший на ветерке‚ кричал во всё горло:

– Ну и Мендл! Что за Мендл! Был Мендл – "Дурак дураком"‚ стал Мендл – "Кто бы мог подумать!" Прыгайте‚ что ли?..

Они попрыгали на платформу – кошка‚ собака с петухом‚ Пинечке – и покатили в заманчивые дали.

Никто их не ждал впереди‚ никто их не звал‚ никто не готовил еды с постелью‚ но их всё равно уносило прочь.

Вдоль колеи. Поперек судьбы.

Без оглядки от гиблого места.

1

Сказано неспроста и во многие уши: "Всякому человеку свой час". Только не пропусти его.

Человек по имени Мендл вцепился в свой час – не оторвать‚ яростной бульдожьей хваткой. Мендл – кто бы мог подумать! – блаженствовал на платформе и наслаждался моментом. Разевал от восторга рот. Воздухом надувал щеки. Бил башмаком по полу и рукавами всплескивал.

– Ага-га! Га-га! Я же тебе говорил! Стену достроили и лучше стало.

– Чем же лучше? – волновался Пинечке. – Чем?!

– Все утонули! Некому указывать! Кто бы мог подумать?..

Янкеле и Ривкеле

Дружно жили вместе‚

А теперь всю зиму

Янкеле в отъезде.

Пел. Хохотал. Жизни радовался. Укатывал в неопробованные края.

Стоял ящик посреди платформы. Узкий‚ высокий и щелястый. В ящике кто-то жил‚ шевелился‚ плескал водой‚ шуршал мочалкой по камню‚ проборматывал со скупой мужской лаской: