Сергей Юрченко - Скопец, сын Неба

Но Яхве не терпел шуток. Бездомный бог нашел себе бездомный народ. Бог создавал нацию, нация создавала Бога. Они шли по миру рука об руку. Евреи по привычке пытались чтить священного египетского тельца Аписа, но Моисей истребил из собственного племени эту заразу, которая лишала нацию самоидентификации и могла ее попросту растворить среди других народов, как это происходило с тысячами племен до и после евреев. Но и после него Израиль периодически пытался уже в Палестине кадить финикийским богам - Баалу и Астарте, и тогда пророки, эти страстные слуги племенного инстинкта выживания, возвращали народ к его Господу, чтобы не растаял он в человечестве, как кусок льда - в воде. Вслед за Эхнатоном Моисей принес в мир единого Бога, а вместе с ним - религиозный фанатизм. Но еще долго весь античный мир жил в полной веротерпимости. Даже царь Соломон, построивший для Яхве первый храм, воздвиг чуть дальше Иерусалима за Масличной горой, которую из-за этого и прозвали горой Греха, на окраине долины Гинном храм Молоху, карфагенскому богу, и отдал одного из своих сыновей на сожжение в его славу. Там были устроены дубравы Тофет, и в них народ Израиля забывал своего Господа.

Но через триста лет пришел царь Иосия. Он разрушил капище, вырубил дубраву и усеял землю костями живых и мертвых, чьи останки хранились в катакомбах храма Молоха. И опять Израиль вернулся на путь благочестия. А потом были Селевкиды. А потом пришли римляне. Но Израиль больше не сбивался с пути. Он ждал Мессию. И пришел Мессия, который хотел своим гностическим Святым Духом разрушить сам инстинкт выживания - истинного Бога всех народов, ибо правы были евреи: только этому Богу и стоит поклоняться людям, если они хотят жить, чтобы жить. В христианской Европе тоже будут периодически появляться гностические секты монтанистов, катаров, альбигойцев, хлыстов, но Церковь их всех истребит и предаст забвению.

Римский прокуратор Понтий Пилат презирает замкнутую религию евреев, которую они противопоставили всему остальному миру. Едва ли он отдает себе в этом отчет, но подсознательно он понимает: можно поработить любой народ, но невозможно рассеять его, если он хранит верность своему племенному чувству. Сам Пилат не является коренным римлянином. Он - самнит. Триста пятьдесят лет назад племя самнитов возглавило италийский союз, который боролся с Римом за свою независимость. Они проиграли ту войну и были порабощены. Чуть более ста лет назад в результате новой Союзнической войны с Римом самниты победили… и получили равноправие. Ныне Пилат является римским всадником уже в третьем поколении, но его народа больше нет. Рим поглотил самнитов. С точки зрения племенного инстинкта выживания эта победа стала полным и окончательным поражением. Никто в мире теперь не услышит о гордом племени самнитов. Когда-нибудь не останется и великих римлян. Даже язык их станет мертвым. Но маленькое бездомное племя, вышедшее из Египта с одним лишь богом на руках, будет жить и переживет всех своих могущественных завоевателей: вавилонян, персов, македонян, римлян. Яхве держит свое слово.

Часто бывшие рабы становятся самыми убежденными империалистами, а бывшие чужеземцы - самыми яростными патриотами. Пилат - наивернейший солдат Рима. Он убежден, что Рим должен поглотить все племена и земли. Его можно назвать имперским космополитом. Антисемитизм Пилата является естественным продолжением его космополитизма. Он считает, что евреи должны быть ассимилированы или уничтожены. Если бы Рим дал ему соответствующие полномочия, он бы не задумывался. Приняв должность от Валерия Грата, он не стал менять Верховного Жреца, но не потому, что Каифа был ему симпатичен. Пилат считал бессмысленным менять одного еврея на другого. Все они – враги Рима.

Большую часть своего времени он предпочитает проводить в Цезарее, построенной по образцу всех имперских городов. Береговые ворота города украшает огромная статуя цезаря Августа. Здесь есть храмы любых богов, огромный ипподром, ристалище для гладиаторских боев, общественные бани и туалеты, театр, гимназии риторов и софистов, школы эпикурейцев и стоиков, банки, нотариальные конторы, харчевни, блудилища - все, что угодно человеку.

Пилат живет в губернаторском дворце на холме с видом на море, где раскинулась прекрасная гавань. В Иерусалим он приезжает только по неотложным делам и на праздники. Тогда он останавливается в крепости Антония, контролирующей Храмовую гору. Другой форпост - дворец Ирода на Сионе - Антипа считает своей наследной резиденцией и тратит огромные деньги на его содержание. Пилату эти дополнительные расходы ни к чему. Конечно же, они легли бы в служебную графу, но лучше он присвоит эти деньги и купит на них именье на Адриатике. Как всяких чиновник во все времена, он путает казенный карман со своим собственным по самым естественным человеческим причинам, ибо не знает, где кончается в нем официальное лицо и начинается частное, и не намерен сводить себя с ума раздвоением личности. Он подписывает проекты стоимостью в сотни тысяч денариев. Было бы странно мелочиться ему в собственных расходах. Ни одному человеческому мудрецу не отделить власть от собственности даже теоретически, ни одному математику не вычислить эту точку разрыва. Наглое казнокрадство и взяточничество Пилата известно всей Иудее.

Но Верховный Жрец не жалуется на прокуратора в Рим, - и не потому что он симпатичен ему. Каифа считает бессмысленным менять одного римского чиновника на другого. Все они - воры. Пилат уже пятый по счету имперский наместник, но и до него все прокураторы делали то же самое. Первые губернаторы не задерживались на своей должности дольше трех-четырех лет. По многочисленным жалобам иудеев Август менял их регулярно, но новичок только с удвоенной силой набивал себе карманы. После смерти Августа к власти пришел Тиберий и стал назначать прокураторов на десятилетний срок. Синедрион счел за лучшее смириться с такой стабильностью.

Римская империя, как и всякая империя, переставшая быть для людей этнической родиной, гниет заживо. В основе общественной нравственности человека лежит патриотизм. Но невозможно для человека быть патриотом империи. Дворец не может быть милым, родным домом. Империя растлевает человека, заменяя его патриотизм имперской гордыней. Вполне закономерно, что все империи однажды разваливаются, как гнилой орех, от которого осталась одна скорлупа. Империя, каждый чиновник которой, начиная с императора, считает власть своей добычей, не может существовать долго.

К одному из таких стервятников в пятницу утром и должен идти Каифа. Еще затемно он является в священный двор, где его встречает толпа жрецов и левитов. Звездное небо стоит над возвышающимся Святилищем. Перед ним на трибуне алтарь, где горит огонь.