Леонид Гиршович - Тайное имя — ЙХВХ

Однако лучезарное настроение затягивалось тучами с каждой милей пути. Медленно, но необратимо его существо заполняет страх скорого «вынь да положь». И забирай свою жнейку — своего Моск о вича. Восторг позабыт. Мизрахи нечем дышать, он умирает в борениях с собой, его красный в глубоких морщинах лоб сверкает испариной, в глазах тьма Египетская. Он не в силах решиться на то, что уже вменял себе в заслугу. И с каким облегчением уступил он самому себе, сказав Этифу:

— Эфенди, они не заплатили. Отец умер, семья разорена. да и неудивительно: вино отпускает всем в долг. Мать с дочерьми слезно молят помиловать сына и брата, обещают всю жизнь молиться за вас, эфенди, — на лице у Мизрахи насмешливо-слезливая гримаса.

— Их молитвами только задницу подтирать!

Этиф-эфенди в ярости. Войти в клетку с ним отважился бы только Михл Гальперин. Но обречен этому был М о сковичи. У каждого свой болевой порог. Преодолеть свой болевой порог — прыгнуть выше головы. При любом удобном случае повторяя, что ничего не боится, М о сковичи пытался убедить в этом себя — в тайной надежде, что от него не потребуют доказательств.

«Бог любит всех, он только не любит, когда творение обманывает Творца».

— Допроси, глядишь, чего и расскажет, — с этими словами Этиф-эфенди поручил Наамана искусству следователя.

Чуда о отроках в пещи огненной не произошло Помните? «И не возопили отроки в пещи огненной, а воспели хвалу Господу. И ходили связанные посреди огня и распевали: „Господь моя крепость“. То Ангел, сошед в пещь, сделал, что в середине ея был как бы шумящий влажный ветер, и огонь нисколько не прикоснулся к ним, и не повредил им, и не смутил их».

Долго ли, коротко ли торговался Нааман, но цена, запрашиваемая за приостановление пытки, выла… описка — была заплачена им. Как днем раньше было заплачено за его вызволение. Пытка сама запрашивает цену, с каждым мгновением заламывая ее все выше и выше, и никто, кроме испытуемого, ее не знает. Ах, Лишанский? (А его давно ищут, голубчика.) Ах, голубятня в Зихрон-Якове? Ах, штурм Беэр-Шевы назначен на начало декабря? Точно?

Но имя Сарры не прозвучало. Точно.

— Молодец! Всем ребятам конец! — воскликнул Этиф-эфенди, когда прочитал показания М о сковичи, полученные незаконными методами. Не знаешь, где найдешь. Денег жаль, правда…

Первым делом он доложит Талаат-паше о результатах проделанной им работы. Отдельно Исмет-бею насчет Беэр-Шевы [152]. Джемаль-паше? Этифу-эфенди это пока не ясно. Взять на мушку Зихрон. Но не спугнуть раньше времени. Узнают, что торговец вином схвачен, запаникуют. Дать успокоиться.

И он тоже сплясал ладонями чечетку у себя на лядвиях в присутствии парадно умилившегося этому дознавателя, плечистого, с рукавами, по локоть закатанными, — а еще писаря, говорящего по-турецки «я брат твой», что не поможет ему, однако, через десять лет переучиться с арабского на латиницу. Так со смертью Великого Немого в тот же год, когда Турция перешла на латинский алфавит, большинство кинозвезд орали не своим голосом в попытке переучиться, попытка не пытка. После чего их пускали в расход, в творческом плане, разумеется [153].

Есть, и даже весьма распространена, история о том, как Нааман не сдал никого, не признался ни в чем и был отпущен. Военная хитрость Этифа-эфенди, который сообразил взять Наамана на его же прием: предложил выпить за его освобождение. Наамана развезло. Пьяный, он разболтал то, о чем на допросах геройски молчал. А проснулся — рядом рундук с дерьмом. Сказка. Не иначе как слухи об этом распускали социалисты «с намерением дискредитировать нашу армию».

Об исчезновении Наамана Сарра узн а ет от Лишанского. Дегустационный зал «Шэ Барон» на амбарном замке, железные жалюзи плотно опущены.

— Внеочередное бегство в Египет. Оставил мне записку, — протягивает Сарре. «Я докажу, что Авшалома убил ты. Я найду свидетелей». — Ну, может, теперь вернешься в Атлит или решила дожидаться Наамана? Едет — сам верхом, а за ним гуськом свидетели, в железных ошейниках на цепи.

— Я же тебе сказала, что ты меня не получишь.

— Извини, мне ты этого не говорила. Ты кому-нибудь другому сказала. Ты спутала.

По мнению Ёсика, М о сковичи что-то разузнал и решил сам пробраться к англичанам — от него можно всего ждать, а записка для отвода глаз.

— Он расследует. Он докажет. Пусть все знают: на мне кровь еврея. Это Есик Лишанский убил Авшалома Файнберга из ревности к Сарре Аронсон… А сам под шумок к англичанам. Чем-то завладел, что сам захотел передать. Цену себе набивает, выблядок (бен-зон а ).

Сарра долго молчала, она была под впечатлением от услышанного.

— Я виновата, Ёсик. Прости. Я ему поверила. Хотя Това меня предостерегала. Ты даже не представляешь себе, как она меня им пугала. Хорошо, что он далеко, мне сразу спокойней стало. Я, может, и вернусь в Атлит. Не гони меня — в смысле, что не гони лошадей.

А дней через десять новая новость: М о сковичи схвачен, подробностей никаких, не считая того, что родители за него заплатили. То, что турки решили его отпустить, может быть и хорошей новостью и плохой: либо он не сказал ничего, либо он рассказал все. Надо готовиться к худшему.

Исраэль Шохат

Признаки, что туркам что-то известно, не заставили себя ждать. До сих пор Лишанского хоть и разыскивали, да не искали, и хоть искали, да не разыскивали. Сколько их, таких, как он, — на карандаше, которым лучше не попадаться полиции на глаза, ну а попался — дай трешницу и гуляй себе дальше. Та же Маня Шохат, хоть и высланная, вернулась и живет нелегально — в то время как сам Шохат был в Швеции. Когда охранные ООО (народные ли рэкетиры, поселенческие ли милиции, называй как хочешь) были разоружены и шомерники, и магены, и гидеоны, Шохат попытался договориться об использовании шомеров как самостоятельного подразделения в составе турецкой армии. Тем же в Лондоне занимался Жаботинский, но с большим успехом. В итоге чету Шохатов переместили в турецкое захолустье, откуда муж перебрался в нейтральную Швецию, а жена самовольно возвратилась в Палестину. Стражи порядка смотрели на такие вещи сквозь пальцы.

Шомеры

Лишанского, спорщика с Маней до последней хрипоты, тоже никто не трогал и не устраивал в его честь ночных облав. А тут вдруг нагрянули в Метулу к матери его детей — даже не полицейские, а в штатском: где он? А откуда ей знать. Один Бог знает где он и чем он занимается, денег не высылает, сами видите, как живем (что неправда, он им помогал). Ходили по соседям, угрожали. Если выяснится, что они знают, где Лишанский, и скрывают, ой-ва-вой! С нами лучше не связываться.