Иван Свистунов - Сказание о Рокоссовском

Стоял под зеленой кроной тополя, смотрел на мраморную плиту и старался мысленно представить себе, как все это было тогда, сто тридцать с лишним лет назад.

Вероятно, было так...

...Дорога после летнего дождя уже подсохла, и коляска катилась среди полей, покрытых яркой щедрой зеленью. Грузный старик сидел, откинувшись на спинку коляски, опустив на грудь седую, в глубоких шрамах голову.

Что ждало его в Петербурге? Двуличная улыбка императора, льстиво-насмешливые взгляды придворных, сплетни, пересуды, клевета...

«Нет, пора на покой. Сажать капусту, наблюдать за яровыми, охотиться на волков... Как Александр Васильевич в Кончанском», — не мог не подумать Кутузов.

И конечно, вспомнил молодого порывистого Суворова, родной Астраханский полк, горячие камни Измаила, черное от порохового дыма солнце Аустерлица... Полвека походов, сражений, смертельные раны и бессмертная слава. Ему уже шестьдесят семь.

«Нет, пора на Волынь, в Горошки. Жизнь окончилась».

Далек путь в Петербург. Где-то в пути коляску с отставным полководцем нагнала весть: наполеоновские полчища, армия «двунадесяти языков» вторглась в Россию. Непобедимый доселе завоеватель шагал по родной русской земле.

Отечество в опасности! Что раны, седины, старость, когда в груди бьется горячее, нестареющее сердце воина и патриота!

Привстав, не сдерживая волнения, Кутузов крикнул — должен был крикнуть — кучеру:

— Гони, братец, гони!

Царь не любил Кутузова и боялся его. У этого одноглазого старика была слишком большая слава. Но раздраженные непрерывным отступлением войска, встревоженный смертельной опасностью народ, две столицы, Петербург и Москва, — все повторяли имя человека, который в этот страшный час может спасти Россию: Кутузов!

Кутузов поехал в армию, окруженный всенародным ликованием, как вождь, как спаситель отечества. Когда на одной остановке перепрягали лошадей и он вышел из коляски, старый солдат-инвалид, видевший Кутузова еще под Измаилом, снял картуз и с облегчением сказал:

— Ну, плохи твои дела, Бонапартий! Едет Кутузов бить французов!

Эти слова повторила вся Россия.

Кутузов разбил французов. Преследуя отступающие наполеоновские орды, русская армия во главе со своим полководцем вошла в Силезию.

...Снова была весна. Апрель. Но какой холодный, ветреный! Ехавший на коне старый фельдмаршал простудился. С трудом добрался до Бунцлау и слег. Отдал последние распоряжения...

Тело генерал-фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова-Голенищева, князя Смоленского, отвезли в Россию, в Петербург, в Казанский собор, а сердце полководца — как тогда объявили — похоронили вот здесь, на этом кладбище, чтобы было ближе к его солдатам.

На памятнике, установленном родственниками покойного полководца, начертано: «Здесь лежит сердце Кутузова».

Маршал Советского Союза Константин Рокоссовский и гвардии старший сержант Иван Смирнов стояли у священного холмика. Вокруг них на все четыре стороны лежала спасенная Европа, тянулись саксонские, силезские, баварские дороги.

Дороги, по которым прошли они.

Дороги, по которым сто тридцать лет назад шагали солдаты Кутузова.

Спустя сто двадцать лет после смерти великого полководца ученые установили, что сердце Кутузова, как и его останки, в серебряном сосуде тогда тоже отвезли в Петербург и похоронили в Казанском соборе.

Но знали об атом только несколько человек и долго строго хранили тайну.

И жила прекрасная легенда о сердце Кутузова, которое и после смерти полководца оставалось с его войсками.

Вероятно, Рокоссовский в те дни не знал, что и эта могила, и памятник над ней на тихом кладбище деревни Тиллендорф, вблизи Бунцлау, — только легенда.

Но какое это имеет значение?

Сердце полководца осталось с его войсками. Оно звало их на новые подвиги во имя Родины.

Хорошо возвращаться домой.

Возвращаться не из гостей, не из туристского похода, не из служебной командировки. Возвращаться с войны. И какой войны! Четыре года! А оглянешься — и словно не четыре года, но добрая половина жизни осталась там, на обожженных огнем, исполосованных гусеницами танков, крупно меченных бомбами и снарядами, щедро политых кровью полях.

А у кого и жизнь осталась там!

Фронтовики! О чем бы ни зашла у них беседа — о минувшем, о настоящем или будущем, — все равно за спиной стоит война.

Не забывайте!

Да как ее забудешь, если она и в голове, и в сердце? Воистину, войну провоевать — не поле перейти!

***

...Из Германии в Советский Союз, на Родину, отстукивая бессчетные километры, шел длиннющий товарный состав. Медленно пробирался он по немецкой, польской, а потом и по нашей, белорусской, земле. Недавно по этим местам, полыхая, прошла война. Разбитые станционные помещения, взорванные водокачки, искореженные семафоры, временные, дрожащие под колесами, на скорую руку сколоченные мосты.

На обочинах железнодорожного полотна остовы машин, тяжелые туши танков, черные скелеты обгоревших вагонов, безглазые и непокрытые, как простоволосые вдовы, здания.

Товарный состав вез на Родину воинов.

В одном из вагонов, набитом сверх всякой меры, подобрались бывалые, веселые — домой ведь едут! — публика. Едут военные люди, прошедшие огонь, воду и все, что положено на передовой, знающие себе цену; кто из госпиталя на побывку, кто по служебным надобностям, но большинство — старшие возрасты — по демобилизации.

Медленно подтягивается бесконечный состав к какой-нибудь разрушенной станции или полустанку, от которого только и осталась свалившаяся набок водонапорная башня да вкопанный в землю старый товарный вагон, заменяющий теперь все станционные помещения и службы: и кабинет начальника станции, и билетную кассу, и багажное отделение, и почту с телеграфом.

Еще не затормозил как следует машинист, еще не пустил под колеса паровоза клубок баней попахивающего пара, а уже бегут к вагонам со всех сторон голенастые босоногие девчонки, голосистые бабы со сбившимися на затылок платками, вездесущие ребятишки. Ковыляют старики, тянутся, сохраняя по возможности солдатскую бодрость, инвалиды первой империалистической, гражданской и этой, последней, Отечественной.

— С победой, родимые!

— Привет и почтение героям!

— Музыку, музыку давай!

— Дождались-таки вас, соколики!

— Значит, прикончили Гитлера?

— Добили!

— Теперь его из могилы и калачом не выманишь!

— Долго только, сынки, вы его били. Мы в первую войну с германцами...

— Расхвастался! Ты бы еще турецкую войну вспомнил! «Соловей, соловей, пташечка!»

— И вспомню!

А бабы свое:

— Петруся Климовича, случаем, где не встречали?

— Янка Богдашок не с вами?