Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Один монах-доминиканец перекрестился, увидев его, другой поднял распятие.

Солдаты шли дальше, не обращая ни на кого внимания, и люди покорно расступались перед ними.

Вот уже несколько дней у него не было новостей ни от Жоана, ни от женщины с карими глазами.

Где он видел эти глаза?

Арнау спросил о ней у старухи, но не получил ответа.

«Кто эта женщина?» — спросил он несколько раз, обращаясь к сокамерникам. Некоторые тени, прикованные к стене, ворчали, другие оставались безучастными, как и старуха, которая даже не шелохнулась. Но когда охранник вытолкал его из камеры, ему показалось, что она беспокойно задвигалась.

Арнау натолкнулся на солдата, шедшего впереди него, не заметив, что они подошли к массивным двустворчатым дверям из дерева.

Солдат ударил его рукой, заставляя отступить назад.

Офицер постучал в двери, открыл их, и все шестеро вошли в огромный зал, на стенах которого висели роскошные ковры.

Солдаты довели Арнау до центра зала и встали караулом у дверей.

За длинным деревянным столом, изящно отделанным, сидели члены трибунала.

Их было семеро.

Николау Эймерик, главный инквизитор, и Беренгер д’Эриль, епископ Барселонский, облаченные в богатые одежды, расшитые золотом, сидели в центре стола.

Арнау знал их обоих.

Слева от инквизитора сидел нотариус инквизиции, с которым Арнау несколько раз случайно встречался, но никогда не разговаривал.

Слева от нотариуса и справа от епископа расположились по два доминиканца в черных сутанах.

Арнау молча смотрел на них, пока один из монахов не скривился в презрительной усмешке.

Арнау поднял руку к лицу и провел пальцами по засаленной бороде, которая выросла, пока он сидел в камере. Его одежда утратила свой первоначальный цвет и была изорвана. Босые ноги почернели от грязи, а на руках были такие же черные длинные ногти. От него дурно пахло. Он сам испытал отвращение, почувствовав этот запах…

Эймерик улыбнулся, заметив брезгливую гримасу на лице Арнау.

— Сначала его заставят поклясться на четырех Евангелиях, — объяснял Жоан Мар и Аледис, когда они сидели за столом в таверне. — Суд может длиться несколько дней и даже месяцев, — сказал он, вспомнив, как они заставляли его идти во дворец епископа, — поэтому лучше ждать здесь.

— Его кто-нибудь будет защищать? — осведомилась Мар.

Жоан устало покачал головой.

— Ему дадут адвоката… которому запрещено защищать его.

— Как это? — воскликнули обе женщины одновременно.

— «Запрещаем адвокатам и нотариусам, — процитировал Жоан, — помогать еретикам, давать им советы и поддерживать их, а также верить в них и защищать их».

Мар и Аледис вопрошающе посмотрели на Жоана.

— Так гласит булла папы Иннокентия Второго, — пояснил он, пожимая плечами.

— Как же тогда?.. — спросила Мар.

— Работа адвоката заключается в том, чтобы добиться добровольного признания еретика. Если бы он защищал еретика, он бы защищал ересь.

— Мне нечего признавать, — ответил Арнау молодому священнику, назначенному адвокатом.

— Это специалист по гражданскому и каноническому праву, — сказал Николау Эймерик, — а также истовый христианин, — добавил он, улыбаясь.

Священник развел руками в знак бессилия — так же, как это сделал охранник камеры, когда безуспешно заставлял Арнау признаться в ереси.

«Ты должен это сделать, — убеждал альгвасил, — ты должен положиться на милость трибунала».

Адвокат повторил точно такой же жест — сколько раз он это делал, будучи адвокатом еретиков? — и по знаку Эймерика покинул зал.

— Потом, — продолжил Жоан по настоянию Аледис, — Арнау попросят назвать имена его врагов.

— Зачем?

— Если бы он назвал врагом кого-нибудь из свидетелей, трибунал мог бы посчитать, что донос объясняется враждой.

— Но Арнау не знает, кто на него донес, — вмешалась Мар.

— Нет. На данный момент — нет. Потом он может узнать это… если Эймерик даст ему такое право. На самом деле Арнау имеет право знать это, — добавил он, увидев недоумение на лицах своих собеседниц, — так повелел Бонифаций Седьмой, но Папа очень далеко, и в результате каждый инквизитор ведет процесс так, как ему удобно.

— Я думаю, моя жена меня ненавидит, — ответил Арнау на вопрос Эймерика.

— По какой причине тебя ненавидит донья Элионор? — спросил инквизитор.

— У нас не было детей.

— А вы пытались завести их? У тебя с ней была близость?

Он поклялся на четырех Евангелиях.

— У тебя с ней была близость? — повторил Эймерик.

— Нет.

Перо нотариуса забегало по бумаге, лежавшей перед ним. Николау Эймерик повернулся к епископу.

— Может, есть еще какой-нибудь враг? — спросил на этот раз Беренгер д’Эриль.

— Знать моих баронских земель, особенно барон из Монбуи, — ответил Арнау, наблюдая за нотариусом, который продолжал писать. — Я также выносил приговор на многих процессах, будучи морским консулом, но думаю, что был справедлив по отношению к обвиняемым.

— Есть ли у тебя какой-нибудь враг среди священников?

К чему этот вопрос? У него всегда было хорошее отношение к Церкви.

— Помимо кого-нибудь из присутствующих?

— Члены этого трибунала беспристрастны, — перебил его Эймерик.

— Полагаюсь на это.

Арнау смело встретился взглядом с инквизитором.

— Еще кто-нибудь?

— Как вы знаете, долгое время я являюсь менялой. Возможно…

— Речь не о том, — снова перебил его Эймерик, — и не нужно размышлять сейчас, кто мог бы стать твоим врагом и по каким причинам. Если они есть у тебя, ты должен назвать их имена; в противном случае отрицать это. Есть или нет? — рявкнул Эймерик.

— Я не думаю, что есть.

— А потом? — спросила Аледис.

— Потом начнется настоящий инквизиторский процесс.

Жоан мысленно перенесся на площади селений, в дома представителей местной власти, вспомнил бессонные ночи… но сильный удар по столу вернул его к действительности.

— Что это значит, монах? — крикнула Мар.

Жоан вздохнул и посмотрел ей в глаза:

— «Инквизиция» означает «розыск». Инквизитор должен отыскать ересь, грех. Даже когда есть доносы, процесс не основывается на них и не ограничивается ими. Если обвиняемый не сознается, следует искать правду, которую он утаил.

— Каким образом? — спросила Мар.

Жоан зажмурился, прежде чем ответить:

— Если ты имеешь в виду пытку, то да, это одна из процедур.

— Что с ним будут делать?

— Возможно, до пытки не дойдет.

— Что с ним будут делать? — настойчиво повторила Мар.

— Зачем тебе это знать? — спросила Аледис, беря ее за руку. — Ты будешь мучиться, и только…

— Закон запрещает, чтобы пытка была причиной смерти или ампутации какой-нибудь части тела, — разъяснил Жоан. — И мучить можно только один раз.