Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Гильем сжал руку Мар:

— Как ты жила все эти годы?

Мар и Гильем рассказывали друг другу о том, что с ними происходило в течение пяти лет разлуки, пока солнце над Барселоной не достигло зенита. Единственное, о ком молодая женщина старательно избегала разговоров, так это Жоан.

Первыми появились Тереза и Эулалия.

Они пришли оживленные и улыбающиеся, однако улыбка слетела с их хорошеньких лиц, как только они увидели Мар и вспомнили о заключении Франсески.

Они прошли полгорода в своих новых одеждах, изображая из себя сирот и… девственниц. Никогда прежде им не приходилось пользоваться такой свободой, поскольку закон обязывал их носить яркую шелковую одежду, чтобы любой мог понять, что они проститутки.

— Войдем? — предложила Тереза, тайком показывая на двери церкви Святого Жауме. Она сказала это шепотом, как будто боялась, что сама эта мысль может выпустить на волю гнев всей Барселоны.

Но ничего не произошло.

Прихожане, находившиеся внутри, не обратили на них особого внимания, как, впрочем, и священник. Когда он подошел к ним, девушки скромно потупились и прижались друг к другу.

По улице Бокерия они спустились вниз, к морю, и всю дорогу болтали и смеялись.

Если бы они поднялись по улице Бисбе до Новой площади, то наверняка встретили бы Аледис, стоявшую напротив дворца епископа и пристально смотревшую на окна. В каждом силуэте, который вырисовывался за стеклами, она пыталась узнать Арнау или Франсеску. Но она даже не знала, за какими окнами судили Арнау! Созналась ли Франсеска? Жоан ничего не смог выведать о ней. Взгляд Аледис блуждал от окна к окну. Зачем врагам понадобилось, чтобы Франсеска призналась в том, что она — мать Арнау? Однако она ничем не сможет помочь сыну, даже не признавая этого. Арнау — сильный, а Франсеска…

О, они не знают Франсеску!

— Что ты здесь делаешь, женщина? — К Аледис подошел один из солдат инквизиции. — Что ты там высматриваешь?

По телу Аледис пробежали мурашки, и она, не ответив ему, зашагала прочь.

«Вы не знаете Франсеску, — думала она, запыхавшись от быстрой ходьбы. — Все ваши пытки не заставят эту женщину раскрыть тайну, которую она хранила в течение всей своей жизни».

Когда Аледис вернулась на постоялый двор, Жоан был уже там — опрятный, в чистой одежде, которую он достал в монастыре Святого Пере. Увидев Гильема, сидевшего рядом с Мар и двумя дочерьми Аледис, он остановился как вкопанный.

Гильем взглянул на него.

Была ли это улыбка или гримаса отвращения?

Жоан не смог бы ответить на этот вопрос.

Рассказала ли ему Мар о похищении?

В голове Гильема яркой вспышкой мелькнуло воспоминание о том, как с ним обходился монах, когда жил в Барселоне и каждый день приходил навещать их с Арнау. Но сейчас было не до выяснения отношений, и он поднялся навстречу доминиканцу. Они должны быть заодно — ради Арнау.

— Как поживаешь, Жоан? — вежливо спросил Гильем, взяв монаха за плечи. — Что у тебя с лицом? — удивился он, заметив синяки.

Жоан посмотрел на Мар, но увидел все тот же безразличный взгляд, которым она его удостаивала с тех пор, как он пришел к ней. Нет, Гильем не мог быть настолько циничным, чтобы спросить…

— Плохо встретили, — ответил он. — У нас, монахов, тоже бывает такое.

— Полагаю, ты их уже отлучил от церкви? — Гильем улыбнулся, подводя монаха к столу. — Разве не так гласит Уложение о мире?

Жоан и Мар переглянулись.

— Тот, кто нарушает мир безоружных клириков, наверняка будет отлучен от Церкви? Ты ведь ходишь безоружный, Жоан?

У Гильема не было времени, чтобы разобраться в отношениях между Мар и монахом, так как в этот момент появилась Аледис.

Они наспех познакомились, и Гильем вновь обратился к Жоану.

— Ты ведь инквизитор, — сказал он ему. — Что ты думаешь о положении Арнау?

— Считаю, что Николау хотелось бы осудить его, но у инквизиции нет достаточных обвинений. Полагаю, что все обернется покаянием и серьезным штрафом. Во всяком случае, Эймерик в этом заинтересован. Я знаю Арнау. Он никогда никому не причинил вреда. То, что на него донесла Элионор, не может иметь никакой силы.

— А если донос Элионор сопровождался доносами священников? — спросил Гильем и увидел, как Жоан вздрогнул. — Священники могли бы донести на него, используя какие-нибудь уловки?

— Что ты имеешь в виду?

— Не важно, — сказал Гильем, вспоминая письмо Жусефа. — Просто ответь мне: что произойдет, если донос подтвердят священники?

Аледис не слышала слов Жоана.

Ее мучило другое: должна ли она сообщить о том, что ей известно? Мог ли этот мавр помочь Арнау? Он был богат и, казалось, способен повлиять на ситуацию…

Аледис вдруг заметила, что Эулалия и Тереза бросают на нее красноречивые взгляды. Девушки молчали, как она им и велела, но в их глазах явно читалось: расскажи! Не было даже необходимости спрашивать у них — обе явно были согласны.

Это означало…

Ну и что! Должна же она хоть что-нибудь сделать для Арнау!

— Есть еще много чего, — внезапно заявила Аледис, прерывая тяжелые раздумья Жоана.

Мужчины и Мар внимательно посмотрели на нее.

— Я не стану говорить вам, как я это узнала, и не собираюсь повторять еще раз то, что уже рассказала. Хорошо?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Жоан.

— Все достаточно ясно, монах, — отрезала Мар.

Гильем удивленно посмотрел на Мар. Почему она так обращается с Жоаном?

Он повернулся к монаху, но тот поспешно опустил голову.

— Продолжай, Аледис. Мы согласны, — поддержал ее Гильем.

— Вы помните тех двух сеньоров, которые остановились в таверне?

Гильем прервал Аледис, когда услышал имя Жениса Пуча.

— У него есть сестра по имени Маргарида, — подтвердила его догадку Аледис.

Гильем поднял руки к лицу.

— Они все еще живут здесь? — обеспокоенно спросил он.

И Аледис рассказала, что сумели выведать ее девушки.

Любезничание Эулалии с Женисом Пучем не прошло даром.

После того как он излил на нее свою страсть, подкрепленную вином, рыцарь разразился обвинениями в адрес Арнау, которые он отрепетировал перед своим походом к главному инквизитору.

— Они говорят, что Арнау сжег труп своего отца, — неуверенно произнесла Аледис, — я не думаю, что это правда…

Жоан едва сдержал позыв к рвоте. Все повернулись к нему. Монах, закрыв рот руками, побагровел от напряжения. Перед его глазами внезапно возникла картина: темная площадь, тело повешенного Берната на повозке, языки пламени, охватившие его ноги.

— Что ты теперь скажешь, Жоан? — услышал он вопрос Гильема.

— Его казнят, — только и смог выговорить монах, прежде чем выбежать из зала.

Слова Жоана повисли в наступившей тишине.

Все старались не смотреть друг на друга.

— Что происходит между тобой и Жоаном? — тихо спросил Гильем у печальной Мар.