Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Прошло довольно много времени, а монах так и не вернулся.

«Я был всего лишь рабом», — вспомнила она слова мавра.

Что мог сделать простой раб?

Слова Гильема до сих пор звучали в ее ушах. Но если она расскажет ему о Жоане…

Нет! Не сейчас! Им нужно быть заодно, чтобы помочь Арнау. Нужно, чтобы все боролись за него… включая Жоана.

— Ничего! — ответила она Гильему, избегая смотреть ему в глаза. — Ты же знаешь, что мы никогда не были в хороших отношениях…

— Ты мне когда-нибудь расскажешь об этом? — настойчиво спросил Гильем.

Мар еще ниже опустила голову.

Трибунал был готов: четверо монахов-доминиканцев и нотариус сидели за столом, солдаты заняли место у дверей, а Арнау, такой же грязный, как и днем раньше, стоял в центре.

Вскоре вошли Николау Эймерик и Беренгер д’Эриль, надменные, в своих роскошных одеждах. Солдаты отдали им честь, а остальные члены трибунала почтительно встали, ожидая, пока усядутся эти двое.

— Заседание начинается, — объявил Николау. — Напоминаю тебе, — добавил он, обращаясь к Арнау, — что ты остаешься под присягой.

«Этот человек, — заметил он епископу, когда они шли через зал, — расскажет под присягой больше, чем под пытками».

— Прочитай последние слова обвиняемого, — велел Николау нотариусу.

«Они просто впитывают в себя идеи и верования, как и мы».

Собственное заявление, которое он осмелился сделать накануне, хлестнуло Арнау.

Не расставаясь в своих мыслях с Мар и Аледис, он всю ночь вспоминал о том, что сказал во время допроса.

Николау не позволил ему объясниться, но, с другой стороны, как он мог это сделать? Что сказать этим охотникам за еретиками о его отношениях с Ракель и ее семьей?

Нотариус продолжал читать.

Арнау лихорадочно думал о том, как сделать, чтобы следствие не вышло на Ракель; их семья и так достаточно пострадала, потеряв Хасдая. Не хватало, чтобы кого-нибудь из них отправили в инквизицию!

— Ты считаешь, что вера Христова сводится к идеям или верованиям, которые могут быть восприняты людьми по их усмотрению? — спросил Беренгер д’Эриль. — Разве может простой смертный судить о Божьих заповедях?

«А почему нет? — Арнау посмотрел прямо на Николау. — А вы разве не простые смертные?» Если он скажет это вслух, его сожгут. Его сожгут, как они это сделали с Хасдаем и многими другими…

Мурашки пробежали у него по телу.

— Я неправильно выразился, — ответил он после паузы.

— Как же ты хотел выразиться? — вмешался Николау.

— Не знаю, я не обладаю вашими знаниями. Просто могу утверждать, что верю в Бога, что я добрый христианин и что всегда поступал согласно его заповедям.

— Ты считаешь, что сжечь труп своего отца — это значит поступить согласно Божьим заповедям?! — закричал инквизитор.

Он вскочил со своего кресла и ударил по столу обеими руками.

Ракель, прячась в тени, пришла в дом своего брата, как они и условились.

— Сахат! — крикнула она вместо приветствия, останавливаясь в дверном проеме.

Гильем встал из-за стола, за которым он сидел вместе с Жусефом:

— Я сожалею, Ракель.

Женщина горько усмехнулась.

Гильем стоял рядом, одного движения было достаточно, чтобы приблизиться к ней и обнять ее. Гильем прижал женщину к себе и попытался утешить, но она не ответила.

«Пусть текут слезы, Ракель, — подумал он, — пусть слезы погасят огонь, который давно уже горит в твоих глазах».

Через пару минут еврейка отстранилась от Гильема и вытерла лицо платком.

— Ты приехал ради Арнау, правда? — спросила она его, успокоившись. — Ты должен ему помочь, — добавила она, прежде чем Гильем кивнул в знак согласия. — К сожалению, мы почти ничего не можем сделать для него, разве только усложним ситуацию, если вмешаемся…

— Я говорил твоему брату, что мне необходимо иметь рекомендательное письмо, чтобы попасть ко двору.

Ракель бросила на Жусефа, который все еще сидел за столом, вопрошающий взгляд.

— Мы его достанем, — заверил он ее. — Инфант дон Хуан со своим двором, придворные короля и первые люди королевства собрались в парламенте, чтобы обсудить положение на Сардинии. Это очень подходящий момент.

— Что ты думаешь делать, Сахат? — спросила Ракель.

— Пока еще не знаю. Ты писал мне, — добавил он, обращаясь к Жусефу, — что король в конфликте с инквизитором.

Жусеф кивнул.

— А его сын?

— Еще больше, — ответил Жусеф. — Инфант — любитель прекрасного, он покровитель искусства и культуры. Ему нравится музыка и поэзия, и у себя при дворе в Жироне он часто собирает писателей и философов. Никто из них не согласен с нападками Эймерика на Раймунда Льюля. Об инквизиции плохо отзываются и каталонские мыслители; в начале столетия ею были признаны еретическими четырнадцать трудов врача Арнау де Вилановы. Труд Николаса Калабрийского был также объявлен еретическим самим Эймериком, а теперь преследуют еще такого великого человека, как Раймунд Льюль! Похоже, они отвергают все каталонское. Мало кто решается писать, опасаясь, что Эймерик может дать неожиданный отзыв об их работе. Николас Калабрийский закончил жизнь на костре… С другой стороны, если кто-нибудь и может воздействовать на инквизитора и запретить ему вершить суд над каталонскими евреями, так это инфант. Имей в виду, что инфант живет теми налогами, которые мы ему платим. Он не откажет тебе в аудиенции, — уверил Жусеф. — Но не заблуждайся: дон Хуан вряд ли станет открыто противостоять инквизиции.

Гильем внутренне согласился с ним.

— Сжечь труп?..

Николау Эймерик продолжал стоять, опершись руками о стол, и смотрел на Арнау горящими глазами. Его лицо стало багровым.

— Твой отец, — процедил он сквозь зубы, — был дьяволом и подстрекал людей. За это его казнили, и за это ты его сжег, чтобы он умер таким образом.

Николау закончил, показывая на Арнау.

Откуда ему это известно? Был только один человек, который знал… Писарь скрипел своим пером.

Не может быть.

Жоан? Нет. Арнау почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

— Ты отрицаешь, что сжег труп своего отца? — спросил Беренгер д’Эриль.

Жоан не мог донести на него!

— Ты отрицаешь это? — повторил Николау, повышая голос.

Лица членов трибунала поплыли перед глазами Арнау, к горлу подкатилась тошнота.

— Мы были голодными! — крикнул он. — Вы когда-нибудь были голодными?

Лиловое лицо его отца и висящий язык, казалось, были сейчас у всех, кто на него смотрел.

Жоан? Почему он не пришел к нему?

— Мы были голодными! — снова крикнул Арнау.

Он слышал, как отец говорил: «Я, как и ты, не подчинился бы». Арнау сделал движение вперед, пытаясь наброситься на Николау, который продолжал вопрошающе смотреть на него, но, прежде чем он добрался до инквизитора, солдаты схватили его и снова оттащили в центр зала.