Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Что говорит этот ребенок? — закричал мальоркинец на всю галерею.

— Он обвиняет тебя в том, что ты ограбил кассу бастайшей, — спокойно ответил отец Альберт.

— Он лжет!

Священник поймал взгляд Рамона, который сделал едва заметное движение головой, и громко произнес:

— Я тоже тебя обвиняю!

— Это ложь!

— У тебя будет возможность доказать это в котле, в монастыре Святого Креста.

При совершении преступления в церкви, согласно Уложению о мире и перемирии, невиновность или виновность подозреваемого должна была быть доказана испытанием в кипящей воде.

Мальоркинец побледнел.

Оба офицера и солдаты с удивлением посмотрели на священника, но тот подал им знак, чтобы они молчали. В то время уже не применялось испытание кипятком, но в некоторых случаях священники прибегали к угрозе окунуть части тела подозреваемого в котел с кипящей водой.

Отец Альберт прищурил глаза и посмотрел на мальоркинца:

— Если ребенок и я лжем, то, разумеется, ты вытерпишь кипяток руками и ногами, не признавшись в преступлении.

— Я невиновен, — заикаясь, бормотал мальоркинец.

— У тебя будет возможность доказать это, — повторил кюре.

— Если ты невиновен, — вмешался Рамон, — объясни нам, каким образом твой кинжал попал внутрь часовни.

Мальоркинец повернулся к Рамону.

— Это все подстроено! — быстро ответил он. — Кто-то подбросил его туда, чтобы обвинить меня. Мальчишка! Конечно, это все он!

Отец Альберт вновь открыл решетку часовни Святых Даров и появился оттуда с кинжалом.

— Это твой кинжал? — спросил он, поднося его мальоркинцу.

— Нет… Нет!

Старшины общины и некоторые грузчики подошли к священнику и попросили у него кинжал, чтобы осмотреть его.

— Ну конечно же его, — сказал один из старшин, держа в руке кинжал.

Шесть лет назад из-за частых ссор, происходивших в порту, король Альфонс запретил грузчикам и свободным людям, которые там работали, носить нож с широким лезвием и подобное этому оружие. Единственным разрешенным оружием был тупой нож. Мальоркинец отказался соблюдать королевский приказ и частенько демонстрировал великолепный острый кинжал, чтобы похвалиться своей независимостью. Только под угрозой, что его выгонят из общины, он согласился отнести кинжал кузнецу, и тот затупил лезвие.

— Лжец! — возмутился один из грузчиков.

— Вор! — закричал другой.

— Кто-то выкрал его, чтобы обвинить меня! — протестовал мальоркинец, вырываясь из захвата двоих мужчин, которые держали его.

В этот момент появился третий из грузчиков; по просьбе Рамона он обыскал дом мальоркинца.

— Вот! — крикнул он, поднимая вверх кошелек и передавая его кюре, который в свою очередь протянул его офицеру.

— Семьдесят четыре динеро и пять суэльдо, — сообщил офицер, пересчитав содержимое.

По мере того как офицер считал, кольцо бастайшей все плотнее сжималось вокруг мальоркинца.

Никто из них не мог иметь столько личных денег!

Когда подсчет был закончен, они набросились на вора — посыпались оскорбления, пинки, тумаки, плевки. Солдаты еле сдерживали натиск, а офицер, растерявшись, беспомощно посмотрел на отца Альберта.

— Мы в доме Божьем! — крикнул наконец священник, пытаясь оттеснить грузчиков от вора. — Мы в доме Божьем! — продолжал кричать он, пока ему не удалось добраться до мальоркинца. — Этот человек — вор, конечно, а еще — трус, но он заслуживает суда. Вы не смеете поступать как преступники. Отведите его к епископу, — приказал он офицеру.

Когда священник повернулся к офицеру, кто-то снова ударил мальоркинца. Пока солдаты поднимали его и вели к выходу из церкви, многие плевали вору в лицо…

Наконец солдаты покинули церковь Святой Марии, уводя с собой мальоркинца, и бастайши подошли к Арнау.

Мужчины улыбались мальчику и просили у него прощения. Потом все начали расходиться по домам, и перед часовней Святых Даров, снова открытой, остались только отец Альберт, Арнау, трое старшин общины и десять свидетелей, как того требовал закон, когда речь шла о благотворительной кассе.

Священник положил деньги обратно в кассу и сделал запись в книге о том, что произошло той ночью.

Уже совсем рассвело, и они отправились к замочнику, чтобы тот поставил новые замки. В ожидании, когда можно будет закрыть кассу, отец Альберт обнял Арнау за плечи. Только сейчас он вспомнил, как мальчик сидел у повозки, на которой висел казненный Бернат. Священник попытался прогнать мысли о том, что сын поджег тело отца…

Ведь Арнау всего лишь ребенок!

Посмотрев на Святую Деву, кюре мысленно обратился к ней: «Страшно подумать, что было бы, если бы Бернат сгнил на городских воротах! Арнау всего лишь дитя, у которого сейчас ничего нет: ни отца, ни работы, которая бы его кормила…»

— Я считаю, — неожиданно произнес священник, — что вы могли бы принять Арнау Эстаньола в свою общину.

Рамон улыбнулся. Когда все успокоились, он тоже думал о мальчугане. Остальные, включая самого Арнау, посмотрели на священника с удивлением.

— Он еще ребенок, — заметил один из грузчиков.

— Он слабый. Как он сможет поднимать тюки или камни? — спросил другой.

— Он очень молодой, — поддакнул третий.

Арнау смотрел на них широко раскрытыми глазами.

— Все, что вы говорите, правильно, — ответил священник, — но ни его рост, ни его молодость не помешали ему защищать ваши деньги. Если бы не он, касса осталась бы пустой.

Некоторое время бастайши внимательно смотрели на Арнау.

— Я думаю, что это можно попробовать, — произнес наконец Рамон. — Парень славный, вспомните, как он поил нас холодной водой, пока мы работали, без всякой платы! Но если Арнау не подойдет…

Кое-кто из присутствующих поддержал Рамона.

— Хорошо, — сказал после паузы один из старшин общины, глядя на двоих остальных (никто из них не возразил), — примем парнишку с испытанием. Если в течение трех последующих месяцев он хорошо покажет себя, мы зачислим его в общину. Будет получать столько, сколько заработает. Возьми, — добавил он и протянул Арнау кинжал мальоркинца, который все еще оставался у него. — Вот твой кинжал грузчика. Святой отец, запишите его в книгу, чтобы у мальчика не было никаких проблем.

Арнау почувствовал, как священник сжал его плечо. Не зная, что сказать, он просто благодарно улыбнулся всем.

Он, Арнау, теперь бастайш!

Если бы его видел отец…

— Кто это был? Ты его знаешь, щенок?

На площади все еще слышался топот и крики солдат, которые гнались за Арнау, но Жоан не обращал на них внимания: треск горящего тела Берната стоял в его ушах.

Офицер ночной охраны, подойдя к месту казни, крепко тряхнул Жоана и повторил вопрос:

— Ты его знаешь?

Но Жоан не сводил глаз с факела, в который превратился тот, кто согласился стать его отцом.