Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

Так Арнау добрался до берега.

Рамон улыбался, идя следом. Все молчали, наблюдая за мальчиком. Лодочники, увидев его, подошли за кувшином еще до того, как он достиг кромки берега. Арнау постоял несколько секунд, пытаясь выпрямиться.

«Вы меня видели, отец?» — мысленно спросил он и посмотрел в небо.

Рамон, сгрузив зерно, похлопал его по плечу.

— Еще одну? — с серьезным видом спросил он мальчика.

Еще две. Когда Арнау сгрузил на берег третий кувшин, к нему подошел Жозеф, один из старшин.

— На сегодня хватит, малыш, — сказал он ему.

— Я могу еще, — заверил его Арнау, стараясь скрыть мучительную боль в спине.

— Нет, не можешь. И я не могу позволить, чтобы ты шел по Барселоне, истекая кровью, как раненый зверь, — сказал он по-отечески, показывая на тонкие ручейки, которые стекали у мальчика по бокам. Арнау коснулся рукой спины и посмотрел на нее — его пальцы были в крови.

— Мы — не рабы. Мы — свободные люди, — сказал старшина. — И все окружающие должны воспринимать нас такими. Не переживай, — ласково произнес он, увидев, как огорчился Арнау. — С каждым из нас было то же самое, и тогда находился человек, который запрещал продолжать работу. От ран, которые появились у тебя на затылке и спине, скоро образуются мозоли. Это вопрос нескольких дней, и тогда, будь уверен, я не позволю тебе отдыхать больше, чем любому из твоих товарищей.

Жозеф дал ему маленький пузырек.

— Промой раны, и пусть тебя намажут этой мазью, чтобы они подсохли.

После слов старшины Арнау отпустило напряжение. В этот день ему не придется больше носить кувшины, но боль и усталость наверняка не дадут ему уснуть.

Арнау казалось, что он умирает…

Пробормотав на прощание несколько слов, мальчик побрел домой.

У двери его ждал Жоан. Сколько времени он провел тут?

— Ты знаешь, что я бастайш? — спросил его Арнау, когда подошел поближе.

Жоан кивнул. Конечно, он это знал. Он наблюдал за братом в течение двух последних ходок, когда Арнау, сжимая зубы и кулаки при каждом неуверенном шаге, нес непосильный груз. Молясь, чтобы он не упал, и плача при виде его побагровевшего лица, малыш с нетерпением ждал окончания работ.

Сейчас он вытер слезы и раскрыл объятия, в которые Арнау просто упал.

— Ты должен помазать мне спину этой мазью, — слабым голосом сказал он, когда Жоан сопровождал его наверх.

Он был не в состоянии произнести больше ни слова. Несколько мгновений спустя Арнау растянулся во весь рост, расставив руки в стороны, и погрузился в сон, который должен был восстановить его силы. Стараясь не разбудить брата, Жоан промыл его рану на спине теплой водой, которую принесла наверх Мариона. Затем старушка стала втирать в его кожу мазь со стойким и кислым запахом; она знала, что это средство благотворно подействует на него.

Несколько раз Арнау дернулся от боли, но не проснулся.

В ту ночь Жоан не смог заснуть.

Сидя на полу возле брата, он все время прислушивался, как тот дышит. Когда Арнау спал спокойно, веки Жоана медленно закрывались. А когда тот начинал ворочаться, Жоан просыпался, резко подскакивая на своем тюфяке.

«Что с нами будет теперь?» — время от времени спрашивал себя Жоан.

Он переговорил с Пере и его женой. Денег, которые Арнау сможет заработать в общине бастайшей, на двоих не хватит. Что будет с ними?

— Марш в школу! — приказал ему Арнау на следующее утро, когда увидел Жоана, вертевшегося возле Марионы.

Еще за день до этого он решил: все должно быть по-прежнему, как было при жизни отца.

Наклонившись к очагу, старушка незаметно посмотрела на мужа. Жоан хотел ответить Арнау, но Пере его опередил.

— Слушай, что тебе говорит старший брат, — грозно сказал он.

На лице Марионы появилась улыбка. Старик постарался сохранить спокойное выражение, хотя в последние дни его тоже одолевали грустные мысли.

Как они будут жить вчетвером — двое старых да двое малых?

Но Мариона продолжала улыбаться, пока Пере не покачал головой, как будто хотел напомнить, что все, о чем они говорили в ту самую страшную ночь, остается пока неясным…

Жоан выскочил из дому.

Когда малыш скрылся из виду, Арнау попытался потянуться еще раз. Он не мог и пальцем пошевелить: все мышцы ныли, как будто их сковали; по телу, от пяток до шеи, пробежали ужасные колики. Однако мало-помалу его юное тело стало восстанавливаться, и после скудного завтрака он вышел на улицу, улыбаясь солнцу, морю и шести галерам, которые все еще стояли на якоре в порту.

Рамон и Жозеф заставили его показать им спину.

— Сделаешь одну ходку, — строго произнес после паузы старшина, прежде чем пойти к остальным. — А потом — в часовню.

Арнау посмотрел на Рамона и опустил рубашку.

— Ты же слышал, — сказал тот ему.

— Но…

— Слушай, что говорят, Арнау. Жозеф знает, что делает.

И тот действительно знал. Как только на мальчика погрузили первый кувшин, рана Арнау начала кровоточить.

— Если у тебя с первого раза потекла кровь, — услышал Арнау, когда Рамон, стоя за ним, сгрузил его ношу на берег, — представь, что будет при следующих ходках. — Мозоль, Арнау, мозоль. Не надо стремиться сорвать спину, нужно, чтобы у тебя появилась мозоль. А сейчас иди домой, помойся, намажься мазью и отправляйся в часовню Святых Даров…

Арнау хотел было запротестовать, но Рамон добавил:

— Это наша часовня, Арнау, а значит, и твоя. Нужно о ней позаботиться.

— Сынок, — добавил один из бастайшей, — эта часовня очень много для нас значит. Мы всего лишь простые портовые грузчики, но квартал Рибера дал нам то, чего не имеет ни один знатный господин, ни одна богатая община, — это часовня Святых Даров и ключи от церкви Святой Марии у Моря. Ты понимаешь?

Арнау задумчиво кивнул, и бастайш продолжил:

— Только мы, грузчики, имеем право ухаживать за этой часовней, и нет большей чести ни для кого из нас. У тебя еще будет время для погрузки и разгрузки, не переживай по этому поводу.

Мариона вновь смазала его тело мазью, и Арнау отправился в церковь Святой Марии. Там он нашел отца Альберта, который должен был дать ему ключи от часовни, но священник предложил мальчику пройтись с ним до кладбища, расположенного перед воротами Шелковиц.

— Сегодня утром я похоронил твоего отца, — сообщил священник, показывая рукой в сторону кладбища. Увидев немой вопрос в глазах Арнау, он пояснил: — Я не хотел предупреждать тебя заранее, опасаясь, что мог появиться какой-нибудь солдат. Викарий решил, что люди не должны видеть сожженный труп твоего отца ни на площади Блат, ни на воротах города. Он боялся, что пример окажется заразительным. Мне, признаться, без особого труда удалось получить разрешение на его похороны.

Оба немного помолчали, стоя перед кладбищем.