Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— А что будет, если наших родителей убьют? — перебила его Ракель.

— Не думай об этом. Я уверен, что с ними ничего страшного не произойдет. Идите сюда! Здесь есть место без могил, оно достаточно большое, чтобы мы все устроились. Идите же!

Ему пришлось повторить это еще раз, прежде чем дети его послушались.

Все четверо оказались в маленьком проходе, где они могли сесть на землю, не прикасаясь к могилам.

Старое римское кладбище оставалось таким же, каким увидел его Арнау в первый раз, — странные могилы из керамических плиток в форме удлиненных пирамид и большие амфоры с трупами внутри.

Арнау поставил фонарь на одну из них и дал детям бурдюк с водой, хлеб и солонину. Все трое стали с жадностью пить, но ели только хлеб.

— Это не кошерное, — извиняясь, сказала Ракель, показывая на солонину.

— Не кошерное?

Ракель объяснила ему, что означает «кошерное» и какие обряды нужно исполнить, чтобы члены еврейской общины могли есть мясо. Они продолжали разговаривать, пока мальчики не заснули, положив головы на колени Ракель. Шепотом, чтобы не разбудить их, девочка спросила Арнау:

— А ты не веришь в то, что говорят?

— Во что?

— Что мы отравили колодцы.

Арнау помолчал несколько секунд, прежде чем ответить.

— Хоть какой-нибудь еврей умер от чумы? — осведомился он.

— Множество.

— В таком случае — нет, — с твердостью в голосе сказал он. — Не верю.

Когда Ракель тоже заснула, Арнау пополз по тоннелю и вышел к берегу.

Штурм еврейского квартала продолжался два дня. Немногочисленные королевские отряды вместе с членами еврейской общины пытались защитить их дома от постоянных нападений. Битва во имя Христово, объявленная обезумевшими и разгоряченными людьми, закончилась грабежами и самосудом.

Король послал в еврейский квартал подкрепление, и ситуация постепенно нормализовалась.

На третью ночь Сахат, который оборонялся вместе со своими хозяевами, смог наконец пробраться на берег, чтобы встретиться с Арнау напротив рыбной лавки, как они условились.

— Сахат! — услышал мавр детский голосок.

— Что ты здесь делаешь? — спросил раб, увидев Ракель, которая бросилась к нему.

— Христианин очень болен.

— Это не?..

— Нет, — перебила его девочка, — это не чума. У него нет пустул. Это из-за ноги. В рану попала инфекция, и теперь у него сильная лихорадка. Он не может ходить.

— А остальные? — спросил раб.

— В порядке. Ждут тебя.

Ракель повела мавра к дощатому помосту у ворот Борн, который вел к церкви Святой Марии.

— Сюда? — удивился мавр, когда девочка нырнула под настил.

— Тихо! — предупредила она. — Лезь за мной.

Они проскользнули через тоннель к римскому кладбищу, а потом все вместе помогли выбраться Арнау.

Сахат полз первым и тянул его за руки, а дети толкали сзади. Когда они выползли наружу, Арнау потерял сознание и Сахат понес его на себе. Дети переоделись в христианские одежды, которые принес мавр, и направились в еврейский квартал, стараясь держаться в тени. Когда они дошли до ворот квартала, охраняемых усиленным караулом солдат короля, Сахат объяснил офицеру, кто эти дети на самом деле и почему у них на одежде нет желтого кружка. Что касается Арнау, то он действительно был христианином, нуждавшимся в помощи врача, в чем офицер смог убедиться сам. Когда он увидел опухшую ногу Арнау — сразу же отшатнулся от него, как от зачумленного. Однако не страх, а совсем другой ключ — толстый кошелек, который раб сунул в руки королевского офицера, пока разговаривал с ним, на самом деле открыл им ворота в еврейский квартал.

«Никто не тронет этих детей!.. Отец, где вы? Почему, отец? Во дворце есть зерно! Я люблю тебя, Мария…»

Когда Арнау бредил, Сахат просил детей выйти из комнаты или посылал их за Хасдаем, отцом Ракели и Жусефа, чтобы тот помог ему утихомирить больного, сражавшегося с солдатами Руссильона. Опасаясь, что у Арнау откроется рана, хозяин и Сахат внимательно следили за ним, сидя у его ног, в то время как рабыня накладывала ему компрессы на лоб.

Так прошла неделя, в течение которой за Арнау ухаживали лучшие еврейские медики; кроме того, ему постоянно уделяла внимание вся семья Крескас и их рабы, а особенно Сахат, который днем и ночью находился рядом с больным.

— Рана не очень серьезная, — поставили диагноз врачи, — но инфекция воздействует на весь организм.

— Он будет жить? — спросил Хасдай.

— Это крепкий человек, — только и ответили врачи, покидая его дом.

— Во дворце есть пшеница! — закричал Арнау несколько минут спустя. Его лоб покрылся испариной, а сам он дрожал от лихорадки.

— Если бы не он, — сказал Сахат, — нас бы всех убили.

— Я знаю, — ответил Хасдай, стоя рядом с ним.

— Почему он это сделал? Он ведь христианин.

— Он просто добрый человек.

Ночью, когда Арнау проваливался в тяжелый сон, а в доме устанавливалась тишина, Сахат становился на колени и, глядя в сторону священного города, молился за христианина. В течение дня он терпеливо заставлял его пить воду и глотать микстуру, приготовленную врачами.

Ракель и Жусеф тоже часто навещали своего спасителя, и Сахат позволял им остаться, если Арнау в тот час не бредил.

— Он воин, — как-то заявил Жусеф, округлив глаза.

— Конечно, он им был, — ответил ему Сахат.

— Арнау говорил, что он — бастайш, — поправила Ракель.

— А на кладбище он говорил, что был воином. Значит, он воин-бастайш.

— Он сказал это, чтобы ты замолчал.

— Я уверен, что он бастайш, — вмешался Хасдай. — Судя по тому, что он говорит в бреду.

— Он воин, — настаивал мальчик.

— Не будем спорить, Жусеф. — Раб улыбнулся. — Почему бы нам не подождать, пока Арнау не выздоровеет и сам все не расскажет?

— Он выздоровеет?

— Конечно! Где ты видел, чтобы воин умирал от простой раны на ноге?

Когда дети уходили, Сахат обеспокоенно смотрел на Арнау и щупал его лоб, который по-прежнему горел.

«Благодаря тебе, христианин, живы не только эти дети, но и я, — думал раб. — Почему ты это сделал? Что подтолкнуло тебя рисковать жизнью ради раба и троих еврейских детей? Живи! Ты должен жить. Я хочу поблагодарить тебя. Кроме того, Хасдай очень богат, и он наверняка воздаст тебе за спасение детей».

Несколько дней спустя Арнау начал поправляться.

Однажды утром Сахат почувствовал, что жар у больного значительно спал.

— Аллах! Да благословенно будет имя Твое, Ты меня услышал.

Хасдай улыбнулся, когда сам убедился в этом.

— Он будет жить, — успокоил он детей.

— Арнау расскажет о своих сражениях? — спросил Жусеф.

— Сынок, не думаю, что сейчас…

Но Жусеф уже не слушал отца и, подражая Арнау, запрыгал по комнате, размахивая кинжалом перед воображаемым противником. В тот момент, когда он собирался перерезать горло упавшему врагу, сестра взяла его за руку.