Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Жусеф! — прикрикнула Ракель, чтобы успокоить брата.

Когда они повернулись к больному, то увидели, что глаза Арнау открыты.

Мальчуган растерялся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его Хасдай.

Арнау собрался было ответить, но у него пересохло в горле. Сахат поднес ему стакан воды.

— Хорошо, — хрипло произнес он, выпив воды. — А дети?

Жусеф и Ракель подошли к изголовью кровати после того, как их подтолкнул отец. Арнау с трудом улыбнулся.

— Привет, — сказал он.

— Привет, — дружно ответили они.

— А Саул?

— В порядке, — ответил ему Хасдай. — А теперь ты должен отдохнуть. Пойдемте, дети.

— Когда поправишься, расскажешь мне о своих битвах? — спросил Жусеф, прежде чем отец с сестрой вытащили его из комнаты.

Арнау кивнул и слабо улыбнулся.

В течение следующей недели лихорадка сошла на нет, рана Арнау начала заживать. Когда бастайш чувствовал себя хорошо, они с Сахатом коротали время за беседой.

— Спасибо, — первое, что сказал Арнау рабу.

— Ты мне это уже говорил, — откликнулся Сахат. — Лучше объясни, почему… почему ты это сделал?

— Глаза детей. Моя жена не простила бы мне…

— Мария? — спросил Сахат, вспоминая бред Арнау.

— Да.

— Хочешь, мы сообщим ей, что ты здесь?

Когда Арнау сжал губы и покачал головой, раб обо всем догадался и тут же спросил снова:

— Есть ли кто-нибудь, кому ты хочешь передать весточку о себе?

Увидев, как потемнело лицо Арнау, Сахат больше не настаивал.

— Чем закончилась осада? — осведомился Арнау в следующий раз.

— Убито двести мужчин и женщин. Множество домов разграблено и сожжено.

— Какое несчастье!

— Это еще не самое страшное, — с грустью произнес Сахат.

Арнау посмотрел на него, не скрывая удивления.

— Еврейскому кварталу в Барселоне, считай, повезло, — горько улыбнулся раб. — От востока до Кастилии евреев убивали безжалостно. Больше трехсот общин уничтожено полностью. В Германии сам император Карл Четвертый пообещал, что простит любого преступника, который убьет хотя бы одного еврея или разрушит один еврейский дом. Представляешь, что было бы в Барселоне, если бы ваш король, вместо того чтобы защищать евреев, оправдал бы каждого, кто убил хотя бы одного иудея?

Арнау закрыл глаза и покачал головой.

— В Майнце сожжено на кострах шесть тысяч евреев, а в Страсбурге уничтожено одновременно две тысячи — в огромном костре на еврейском кладбище. Там были женщины и дети. Две тысячи сразу…

Дети могли входить в комнату к Арнау только в присутствии Хасдая, который следил за тем, чтобы они не докучали больному. Однажды, когда Арнау уже начал подниматься с кровати и делать первые шаги, Хасдай пришел один.

Это был высокий худой еврей с черными прямыми длинными волосами, пронизывающим взглядом и крючковатым носом.

Он сел напротив Арнау.

— Ты, наверное, знаешь, — глухо произнес он, — что твои священники запрещают христианам жить с евреями.

— Не беспокойся, Хасдай. Как только я смогу ходить…

— Нет, — перебил его еврей, — я не собирался просить, чтобы ты покинул мой дом. Ты спас моих детей от верной смерти, рискуя собственной жизнью. Поэтому все, что у меня есть, — твое. Я бесконечно тебе благодарен. Ты можешь оставаться в этом доме сколько пожелаешь. Для моей семьи и для меня было бы большой честью, если бы ты остался с нами. Единственное, что я хотел, — это предупредить тебя: если ты решишь остаться, мы сохраним все в тайне. Никто не узнает — я имею в виду всю еврейскую общину, — что ты живешь в моем доме; на этот счет можешь быть спокойным. Но принимать решение придется тебе. Я лишь еще раз повторю, что мы были бы очень польщены и счастливы, если бы ты остался с нами. Ты готов ответить мне?

— Кто-то же должен рассказать твоему сыну о сражениях?

Хасдай улыбнулся и протянул Арнау руку, которую тот пожал.

Рассказы о крепости Кастель-Россельо произвели на Жусефа огромное впечатление.

Маленький Жусеф сидел напротив Арнау на земле в саду, за домом семьи Крескас. Скрестив ноги и широко открыв глаза, он с удовольствием слушал истории бастайша о войне, каждый раз волнуясь, когда речь шла об осаде и драках, и радостно улыбаясь, когда все заканчивалось победой.

— Защитники сражались храбро, — говорил Арнау, — но мы, солдаты короля Педро, превосходили их.

Как только Арнау заканчивал свою повесть об одном, Жусеф требовал, чтобы он переходил к какому-нибудь другому событию.

Арнау рассказывал ему и правдивые, и вымышленные истории.

«Мы штурмовали всего лишь два замка, — собрался было признаться он, — все остальные дни, проведенные на войне, я вместе с товарищами занимался грабежами и уничтожением урожая… кроме фиговых деревьев».

Но почему-то промолчал.

— Тебе нравятся фиги, Жусеф? — спросил он его однажды, вспоминая искривленные стволы, которые высились посреди всеобщей разрухи.

— Ну хватит, Жусеф, — сказал ему отец, заглянувший к ним в сад и услышавший, как настойчиво малыш просил, чтобы Арнау рассказал ему еще об одном сражении. — Иди спать.

Жусеф послушно попрощался с отцом и Арнау.

— Почему ты спросил у ребенка, нравятся ли ему фиги? — спросил Хасдай, когда сын удалился.

— Это длинная история.

Не говоря ни слова, Хасдай сел напротив него.

«Расскажи мне ее», — попросил он Арнау взглядом.

— Мы уничтожали все… — признался ему Арнау, кратко поведав о трагических событиях, — кроме фиговых деревьев. Нелепость, правда? Мы опустошали поля — и посреди сожженной нивы стояло одинокое фиговое дерево, которое смотрело на нас, как бы спрашивая: зачем мы это делаем?

Арнау погрузился в свои воспоминания, и Хасдай не решился перебивать его.

— Это была бессмысленная война, — добавил в конце бастайш.

— На следующий год, — задумчиво произнес Хасдай, — король взял Руссильон. Хайме Мальоркинский стал перед ним на колени с непокрытой головой и сдал свои войска. Возможно, первая война, в которой ты участвовал, послужила для…

— Для того, чтобы убивать голодом крестьян и их детей, — перебил его Арнау. — Может быть, это делалось с целью, чтобы войска Хайме не смогли обеспечить себя съестными припасами, но почему должны были умирать простые люди? Поверь мне — мы всего лишь игрушки в руках знати. Все эти господа решают свои дела, не принимая во внимание, сколько смертей и нищеты они могут принести остальным.

Хасдай вздохнул:

— Если бы ты знал, Арнау… Мы ведь собственность короля, мы принадлежим ему… как вещи.

— А я пошел на войну сражаться за родину, но вместо этого сжигал поля простых людей.

Мужчины задумались.

— Ладно, — вздохнул Арнау, прерывая молчание. — Теперь ты знаешь, при чем тут фиговые деревья.

Хасдай поднялся и, похлопав Арнау по плечу, пригласил его войти в дом.