Ильдефонсо Фальконес - Собор у моря [Литрес]

— Сюда, — сказал он, осторожно поднимая ее.

Мария, всхлипывая, продолжала настаивать, чтобы он ушел.

— Как я тебя оставлю? Ты — это все, что у меня есть… Что я буду делать без тебя? Некоторые выздоравливают, Мария. Ты выздоровеешь. Ты выздоровеешь!

Пытаясь утешить жену, он отнес ее в спальню и уложил на кровать. Там он осмотрел ее шею, которая еще недавно была красивой, а теперь чернела на глазах.

— Врача! — закричал Арнау, открыв окно.

Казалось, его никто не услышал. Однако в ту же ночь, когда страшные пустулы покрыли шею Марии, кто-то мелом нарисовал на их двери белый крест.

Единственное, что мог делать Арнау, чтобы облегчить страдания Марии, — это накладывать ей на лоб повязки, смоченные в холодной воде. Женщина металась по кровати в беспамятстве, ее всю трясло. Любое движение причиняло ей ужасную боль.

От ее глухих стонов у Арнау волосы вставали дыбом…

Мария смотрела в потолок пустыми глазами. Арнау видел, как увеличивались пустулы на ее шее и темнела кожа.

«Я люблю тебя, Мария. Сколько раз я хотел тебе это сказать?»

Он взял ее за руку и встал на колени возле кровати.

Так он провел ночь, сжимая руку жены, дрожа и потея вместе с ней, взывая к Небу при каждом судорожном движении Марии.

Арнау завернул ее в самый лучший саван, какой у них был, и подождал, пока подъедет повозка, забиравшая умерших.

Он не оставит ее на улице.

Он сам отдаст ее сборщикам трупов.

Так он и сделал. Услышав глухой цокот копыт, Арнау взял тело Марии и вынес его на улицу.

— Прощай, — сказал он.

Оба сборщика, в перчатках и с толстыми повязками на лицах, изумленно наблюдали за тем, как Арнау поднял саван с лица Марии и поцеловал ее в лоб.

Никто не хотел приближаться к зачумленным. Даже близкие бросали этих несчастных на улице или звали сборщиков трупов, чтобы те вынесли умерших из дому, если смерть настигла их в родных стенах. Арнау сам вынес свою жену, и сборщики, пораженные этим поступком, осторожно положили ее на десяток других трупов, которые они везли.

Со слезами на глазах Арнау смотрел вслед повозке, пока та не скрылась на улицах Барселоны.

Что ж, он будет следующим.

Арнау вошел в свой дом и стал ожидать смерти, чтобы соединиться с Марией. Три дня подряд Арнау готовился к приходу чумы, постоянно ощупывая шею в поисках воспалившихся узлов. Но пустулы не появлялись, и Арнау перестал это делать, убеждая себя, что Господь еще не хочет призывать его к себе.

Арнау пошел на берег и, шагая по мокрому песку, издали всматривался в проклятый город. Затем долго бродил по Барселоне, безучастный к несчастью людей, их боли, жалобным всхлипываниям, доносившимся из окон домов…

Через какое-то время он оказался у церкви Святой Марии. Работы были приостановлены, леса стояли пустые, камни покоились на земле в ожидании своего часа, но люди продолжали идти в церковь.

Он вошел внутрь. Верующие собрались возле недостроенного главного алтаря и молились, стоя на коленях.

Несмотря на то что над недостроенными апсидами виднелось небо, все пространство храма было заполнено ладаном, который курился, чтобы заглушить запах смерти, повсюду сопровождавший людей.

Когда Арнау уже собрался подойти к Святой Деве, незнакомый ему священник обратился к прихожанам с главного амвона.

— Знайте, — сказал он им, — что наш верховный понтифик Климент Шестой издал буллу, прощающую евреев за то, что они вызвали эпидемию. Болезнь является всего лишь наказанием, которое Бог налагает на христиан.

Ропот неодобрения прокатился по рядам прихожан.

— Молитесь, — продолжал священник, — и доверьтесь Господу.

Многие люди вышли из церкви Святой Марии, не переставая спорить.

Арнау не стал слушать проповедь и отправился в часовню Святых Даров.

Евреи и чума? При чем тут евреи?!

Его маленькая Святая Дева ожидала его на прежнем месте, и ее, как всегда, окружали зажженные свечи бастайшей.

Кто зажег их?

Арнау едва смог разглядеть свою мать: облако дыма, поднимавшееся от кадила, плотно окутывало ее. Он не видел, чтобы она улыбалась. Ему хотелось помолиться, но он не смог…

«Почему ты допустила это, мама?»

У него по щекам снова потекли слезы: он вспомнил о Марии, ее страданиях, ее теле, истерзанном болезнью и усеянном страшными пустулами…

Это была кара, но именно он заслужил ее!

Он, который согрешил, изменяя жене с Аледис.

Стоя перед Святой Девой, Арнау поклялся, что больше никогда не поддастся похоти.

Он должен это сделать для Марии.

— Что с тобой, сын мой? — услышал он чей-то голос.

Арнау повернулся и увидел священника, который еще несколько минут назад обращался к прихожанам с проповедью.

— Здравствуй, Арнау, — сказал он, узнав в нем одного из бастайшей, помогавших церкви Святой Марии. — Что с тобой? — повторил он.

— Мария…

Священник опустил голову.

— Помолимся за нее, — призвал он.

— Нет, святой отец, — воспротивился Арнау, — пока нет.

— Только в Господе ты найдешь утешение, Арнау.

Утешение? Как ему найти утешение в пустоте и одиночестве?

Арнау вновь попытался разглядеть свою Святую Деву, но дым не рассеивался.

— Помолимся, — настаивал священник.

— Что означает ваше заявление о евреях? — перебил его Арнау, мучимый мыслями о том, где искать выход.

— Вся Европа считает, что чума случилась из-за евреев, — ответил священник и, увидев недоуменный взгляд Арнау, пояснил: — Говорят, что в Женеве, в замке Шильон, несколько евреев признались, что чума появилась от одного иудея из Савойи, который отравлял колодцы ядом, приготовленным раввинами.

— Это правда? — спросил его Арнау.

— Нет. Папа простил их, но люди ищут виновных. Теперь помолимся?

— Помолитесь за меня, святой отец, — попросил Арнау и вышел из церкви.

На площади он увидел около двух десятков бичующихся. «Покайся!» — кричали они, не переставая хлестать свои спины плетками. «Это конец света!» — орали другие, плюясь словами в прохожих.

Арнау видел кровь, которая стекала по исполосованным до живого мяса спинам, и обнаженные до бедер истерзанные ноги. Он видел их лица и безумные глаза, вылезшие из орбит…

Развернувшись, он бросился оттуда бегом к улице Монкада, чтобы не слышать этих душераздирающих криков.

Здесь царила тишина.

Но было другое.

Двери! На некоторых дверях особняков белели кресты, такие же, как и на большинстве дверей города.

Внезапно Арнау оказался перед домом Пучей. На нем не было белого креста, но из-за того, что окна закрыли наглухо ставнями, дом казался безжизненным. Арнау мысленно пожелал, чтобы чума настигла их там, где они спрятались, чтобы они страдали так, как страдала его Мария, и медленно пошел прочь…

Когда Арнау приблизился к перекрестку улиц Монкада и Кардерс, он снова столкнулся с возбужденной толпой, на этот раз — вооруженной палками, мечами и арбалетами.