Александра Голицына - Когда с вами Бог. Воспоминания

Стирать было невозможно из-за отсутствия теплой воды, и Настя ободрала себе руки, пытаясь делать это в ледяной воде. Вечерами мы заправляли самовар, ели свою скудную пищу при его свете, а потом, затопив самую маленькую печь, сидя вокруг нее на полу, пытались читать.

Постоянно приходили для обысков солдаты, но я всегда давала знать нашему соседу этажом выше, Брандорфу, и ему удавалось как-то, под тем или иным предлогом, избавлять нас от непрошеных гостей. В это время мы часто виделись с милой Машей Пушкиной и ее дочерью Икой, а также к нам заходил Михаил Владимирович Иславин, живший с матерью в Царском, в отрыве от семьи. Однажды вечером, когда мы спокойно были у себя, прибежала бледная как полотно Настя и сказала, что пришли с обыском солдаты и требуют меня. Я велела ей провести их наверх, а сама хотела дать знать Брандорфу, но она только успела шепнуть, что у него тоже обыск, как несколько человек ввалилось в мою комнату. На мой вопрос, что им нужно, я получила ответ, что, мол, скоро узнаем, и велели отпереть все шкафы и ящики. Как раз незадолго до того я зашила все свои драгоценности в мешочек и носила его на груди, обвязав вокруг шеи, а деньги разместила среди столового и постельного белья. Драгоценности были так тяжелы и неудобны, что я сняла их за день до обыска и забросила в угол бельевого шкафа. Еще у нас был небольшой запас сахара и варенья, которые в то время выдавались в лавках по карточкам. Набег к нам большевиков был не первым, но оказался последним. Раньше они приходили с обысками под тем или иным предлогом, но Брандорфу всегда удавалось выпроваживать их без грабежа. Когда же в этот вечер ввалились к нам эти господа, как раз позвонил Иславин, который жил у матери в Царском, будучи отрезан от своей семьи на Кавказе. Один из чекистов тотчас подскочил к телефону и спросил, кто говорит. Иславин же хотел узнать, кто у телефона, и сказал, что хочет говорить со мной. Чекист сказался моим слугой. Иславин отлично знал, что у нас одна только Настя, а мужчин в доме нет. Он заподозрил неладное и положил трубку. Чекист стал допытываться, кто звонил, но, так как он нас не подпустил к трубке, мы сами того не знали. Позже узнали об этом от самого Иславина. Вскоре позвонила одна из подруг Алекушки, девочка лет десяти, которая хотела узнать домашнее задание в школе. Чекист снова подскочил первым, а потом заставил Алеку просить девочку прийти к нам. Они хотели устроить ловушку для наших знакомых. Девочка ответила, что мама не позволит ей идти вечером в такую даль, и повесила трубку. Та же процедура повторилась, когда Андик Пушкин [146]позвонил Масоле, а когда та стала приглашать его к нам (чекист стоял с ней рядом с револьвером), он удивился, понял, что у нас что-то произошло, и повесил трубку. Тем временем остальные шарили и разбирали наши вещи. За несколько дней до их прихода я, скрепя сердце, уничтожила все дорогие мне письма: от Фрумошки с первых дней нашей помолвки, письма родителей, Тоцы из Сибири во время японской войны, когда дядя Боря был уполномоченным Красного Креста на Дальнем Востоке. А также письмо Великого Князя Николая Николаевича, благодарившего меня за орловское зеркало, которое я ему послала после его отрешения от должности Главнокомандующего. Он просил нас продать ему это зеркало – подарок Екатерины Великой Орлову – вместе с туалетным и столовым сервизом, но у меня было только зеркало и подсвечники (которые давно украли), а я не хотела продавать подарок Мама к нашей свадьбе. В моей комнате висели два портрета Государя, из которых один был жалован Фрумошке с подписью Императора. Мне советовали их спрятать, но я считала подлостью снять их со стен: они всегда висели у Фрумошки. Главный чекист рылся в письменном столе. Я спросила, что он ищет. «Оружие», – был ответ. В эту минуту он увидел портреты и спросил: «Это Николай?» Я ответила: «Это Государь» и, чтобы отвлечь его внимание, вынула из стола огромные ножницы, спросив, не это ли оружие он ищет. Наконец они добрались до моего мешочка с драгоценностями, при этом все содержимое шкафов выбрасывалось кучами на пол. Когда они распороли мешочек, то орловский бриллиант (тоже подарок Екатерины), ослепив, бросился им в глаза. Он был оправлен в брошку, и Мама мне его подарила к рождению Аглаидушки, то есть к ее крестинам, будучи ее крестной матерью. Когда Аглаидушка выходила замуж за Андрея Шидловского, я ей предложила выбор между своим жемчужным ожерельем и им. Она выбрала ожерелье. Один из чекистов воскликнул: «Да это электрический фонарь!» и спросил, не подделка ли. По глупости я сказала, что настоящий. Забрав все деньги и вещи, они составили список, спрашивая у меня название каждой из них и заставив подписаться. На мой вопрос, для чего такая комедия, они ответили, чтобы не было нареканий, но деньги в список не включили.

В это время другие люди рылись у сестер в комнатах, и Масоля имела неосторожность снять свои кольца и опустить их в карман. «Что ты спрятала?» – спросил чекист. Пришлось все отдать. Обыск продолжался долго, и наконец нам позволили лечь спать, а сами они не ушли, а остались до другого дня, чтобы продолжить. Настя нам шепнула, что дом окружен и везде обыски. На другой день на подводах увезли все наши вещи. Нам велено было сидеть всем вместе в гостиной, а Насте запретили нас кормить, но она тайком приносила еду и большую банку варенья, на которое мы жадно накинулись, к концу дня не могли даже видеть его, так оно стало приторно, но ничего другого больше не было.

Днем к нам пришла Ика Пушкина и еще одна соседка. Их сразу заперли и стали допрашивать, зачем пришли. Ика хотела узнать, зачем Масоля звала к себе Андика в такой необычный час. Бедная графиня Пушкина ждала Ику дома, а когда та не вернулась, отправилась на поиски. Мы из окна увидели ее во дворе и дали знаками понять, что Ика у нас и чтобы она убиралась подобру-поздорову, а то и ее арестуют. Она ушла в отчаянии, опасаясь за участь Ики. Вечером вдруг открылась дверь и вбежал Гунчик, пришедший нас проведать с одним из своих знакомых, с городовым. Их тоже тотчас арестовали. На другой день нас обещали отвести в ЧК, который находился на Широкой улице в доме Стенбок-Фермора. Я поняла, что нас разлучат. Настя сказала, что Фугу, Лапа и Алеку оставят дома с ней, а Масолю, Гунчика и меня арестуют. На ночь нас разделили: Масолю с Фугой заперли в их комнате, Алеку, Лапа и меня в нашей спальне. Остальные расположились в гостиной. У нас было всего две кровати, так что мы сняли один матрац и положили на пол для Лапушки. Пришлось убрать все белье, которое чекисты разбросали, обратно в шкаф, и тут мы наткнулись на конверт с тремя тысячами рублей которые остались незамеченными. Я их отдала Лапушке для Насти на хозяйство. На эти деньги они существовали во время нашего заключения. Надо было укладываться спать, хотя я знала, что не засну, но хотелось, чтобы дети отдохнули. Я их благословила. Предстоящая разлука казалась непереносимой!