Александра Голицына - Когда с вами Бог. Воспоминания

Приезжала из Шотландии Тюря. Они с Джимом жили в имении его отца, которого мы звали Фазером. Имение называлось сокращенно Tully. Кроме них там еще жила сестра Фазера, вдова, которая занималась хозяйством. Джим с Фазером ежедневно ездил на автомобиле в Глазго в их фирму. Фазер через Тюрю пригласил меня посетить их, и мы обсуждали, когда лучше это сделать.

А еще нас всех заботило трудоустройство Лапа. Добрая миссис Дашвуд пригласила меня обедать, чтобы познакомить со знаменитым Т. Р. O’Conner, ирландским депутатом парламента. Ее мать была гречанка и в большой дружбе с ним. Говорили, что он в нее был влюблен, а теперь они обедали часто у нее и проводили вечера. Она говорила на всех языках. Миссис Дашвуд сама поехала со мной на обед и говорила, что Т. Р. сам заинтересовался Лапом и хотел что-то для него сделать. Он поразил меня тем, что в нем не было ни намека на чопорность, присущую старым англичанам, что, впрочем, не мешает им оставаться премилыми людьми. Мне все говорили: «Увидите, что он настоящий ирландец», может быть, в этом оно и выражалось. Он обещал похлопотать о трудоустройстве Лапа перед своим другом-американцем, возглавлявшим большую электрическую компанию. Как тот приедет, он обещал дать знать. Я сказала ему о своем намерении съездить в Шотландию, и он сказал, что я успею это сделать до приезда его друга.

Тюря с Обливанкой и Мозер надавали нам всяких нарядов, а Тюря отвела меня в лучший обувной магазин, где обувь изготовляют по заказам, так как у меня опухали ноги. К нам приставили приказчика, который опекал нас, просвечивал через аппарат отдельно каждую ногу, снимал мерки и так далее. Он казался нам лордом, но внутренне мы потешались над оказанными нам почестями. «Лорд» приказывал приносить и уносить коробки, сам примерял на меня туфли. Я для этого случая надела чулки, которые не посрамили бы семью. Наконец он объявил, что для моих ног нет подходящей обуви, с ужасом разглядывая мои башмаки, и что делать надо на заказ. Когда я спросила о цене и он назвал три фунта, я открыла было рот для протеста, но Тюря быстро ответила согласием, схватив меня за руку. Для меня это было целое состояние. Она увлекла меня быстро за руку к креслу, на которое «лорд» меня угодливо посадил, чтобы окончательно решить этот вопрос. Когда же нас наконец с почетом проводили, «лорд» просил ему писать, если я захочу еще заказать, а я подумала: «Никогда больше!» Когда мы с Тюрей отошли подальше, то рассмеялись и долго не могли успокоиться. Наконец Тюренька сказала, что после таких трудов надо подкрепиться. Я согласилась, что на еде будем нагонять то, что истратили на обувь. Мы очутились перед одним из многочисленных Lyons tea-rooms, который я указала Тюре, хотя он мне показался слишком великолепным. Когда же мы вошли, то увидели, что публика там была далеко не нарядной. В углу мы нашли столик, покрытый несвежей скатертью и с четырьмя приборами. Мы начали изучать меню. Все, что нам казалось вкусным, оказывалось дорогим по нашим понятиям, так что дело кончилось яичницей с ветчиной и чаем. Когда мы, сетуя на то, что вкусное не для нас, начали трапезу, к столику подошла дама и села рядом с Тюрей, брыкнув меня под столом. При взгляде на нее я узнала ту, что «лорд» гонял за коробками в магазине. Она тоже нас узнала, покраснела и хотела уйти за другой столик, но все было занято. Когда же к ней подошла официантка, она заказала как раз все, что нам было не по карману. Так что мы сами застыли над тарелками, и у нас отбило аппетит. А уж когда ей все принесли и мы увидели, как это вкусно, мы быстро поднялись и ушли. Я нарочно любезно ей поклонилась, чтобы ее не смущать. Когда мы оказались на улице, то Тюря мне сказала, что теперь «лорд» потеряет к нам всякий интерес, поскольку в это заведение ходят только приказчики, и она, наверное, решила, что мы самозванки. И снова мы долго смеялись. Но когда пришли башмаки с подобострастным письмом от «лорда», то мы решили, что она ничего ему не сказала о том, как низко мы пали.

Тем временем из Совдепии приехала Алена Ливен. Ее сестра Софья приносила нам когда-то передачи в Новопесковском лагере. Они обе были дружны с покойной женой Kiniston Studd, Hilda Beauchamps, бывшей подругой тети Лины и Ольги. Она с мужем была у нас в Марьине в первое время после нашей женитьбы. У вдовца Алена и остановилась, и он пригласил нас к обеду. Он жил на улице знаменитых лондонских докторов, на Харлей-стрит. Хозяйством заведовала его дочь, Vera, напоминавшая свою мать. Алена была больна и должна была лежать. Она мне рассказывала, как добр был с ней Кинни, как носил ее по лестнице на руках. Через год они поженились, когда она совсем поправилась, и вскоре его выбрали мэром, так что Алена должна была заняться чуждым ей представительством, хотя она была всегда настоящая «гранд-дама». Она всегда старалась помогать бедным русским, встречавшимся ей на жизненном пути, которых она всегда удивительно умела согреть и ободрить. Она и ее муж были убежденными редстокистами. Перед обедом и по его окончании он сам читал молитву. Vera мне рассказала, что она долго жила в Индии, где была миссионеркой, и мечтала о том, чтобы вернуться к этой деятельности, но не хотела покидать отца. Его свадьба дала ей возможность вернуться в Индию, где, кажется, она и осталась, по крайней мере, в остальные мои приезды в Лондон я навещала Studd’oв, но она по-прежнему в это время была в Индии. Мозер всячески развлекала Лапушку, которого сразу полюбила, как и он ее. Его плохой английский не был тому помехой, и они как-то понимали друг друга, а если она что-то и не понимала, то ласково трепала его по руке, приговаривая: «Yes, yes, Nikolas, it‘s all right». [231]Что именно было «ол райт», неизвестно. Раз одна из девиц, пользовавшаяся успехом, пригласила его на вечеринку. Мозер раздобыла Лапу чудный фрак у одной из своих знакомых, миссис Burnam, которая была страшно богата и часто приглашала Мозер на прогулку на своей яхте. Несмотря на богатство, она делала много добрых дел. Ее дед-американец, завещая свое состояние детям, хотел, чтобы они всегда делились с бедными. Мозер с вожделением рассказывала, что у той был на каждый день недели свой сервиз и что она купила тот участок Лондона, где была подписана знаменитая «Хартия вольностей» (Magna Carta), и подарила его государству, за что получила титул Lady Fairhaven. Когда Мозер узнала, что у сына Burnam целых два фрака, она попросила его примерить один и затем снять. Потом она забрала его и, сказав свое знаменитое «ол райт», увезла его для Лапа. Итак, он был в этом чудном фраке на том торжестве, где страдал от незнания языка, но зато хорошо танцевал и был приятным кавалером. На этом вечере пригласившая его девица попросила его принести ее мешочек, забытый ею в другой комнате. Лап решил, что его просят позвать кого-то из гостей по имени Mantelpiece. Имен молодых людей он не знал и решил действовать наугад; обнаружив на лестнице одного из них, он сообщил ему, что хозяйка просит его к себе. Они оба вернулись с пустыми руками, и Лап сказал, указывая на свою находку: «Here is Mantelpiece». Сначала никто ничего не понял, но потом раздался гомерический хохот, к немалому смущению Лапа. Сам добродушный Mantelpiece отвел его в комнату за мешочком и жестами объяснил, в чем было задание. Потом за Лапом это прозвище утвердилось.