Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

От волнения у него выпали из памяти некоторые из немцев. Он достал из кармана пиджака листок бумаги, на котором, торопясь на встречу, напечатал на машинке короткий список: Теодор Моммзен, Рудольф Эйкен, Пауль фон Хейзе, Герхарт Гауптман и Томас Манн.

Даже такие малые и, с его точки зрения, незначительные страны, как Дания, Бельгия и Ирландия, имели своих лауреатов. Не говоря уже о жалкой букашке Норвегии – едва два миллиона жителей! – отхватившей сразу три Нобелевские премии по литературе.

Советская Россия на этом фоне выглядела удручающе. Что скажет Сталин о столь очевидном творческом бессилии руководимого им великого революционного народа? Как объяснить ему, почему сложилась подобная ситуация, которую он наверняка сочтет позорной? Как найти верные слова?

В других областях, таких как медицина, химия, физика и борьба за мир, за заслуги в которых тоже присуждалась Нобелевская премия, с начала века награду получили больше сотни человек, в том числе двое русских – Иван Павлов и Илья Мечников; Павлов – за исследования в области высшей нервной деятельности, Мечников – за открытие фагоцитоза.

Приходилось признать, что общий итог по нобелевским лауреатам крайне неутешителен. Мало того, возмутителен и недопустим. Именно этот упрек Сталин, не имеющий привычки церемониться с провинившимися подчиненными, бросит ему в лицо.

Теперь наркому иностранных дел стало ясно, почему так важно, чтобы в 1933 году Нобелевскую премию присудили русскому писателю. Почему он не начал действовать раньше? Как мог позволить Коллонтай усыпить его бдительность?

Сталин обязательно задаст ему вопрос, что он намерен предпринять, чтобы исправить положение. Насколько он уверен, что Пер Альбин Ханссон воспрепятствует присуждению премии Бунину? А главное, действительно ли это во власти шведского премьера? Вот о чем будет его расспрашивать проницательный вождь.

Литвиновым вновь овладела нервозность. В том, что касалось Бунина, он располагал отрывочными и скудными сведениями, откровенно говоря, совершенно неубедительными. Иначе и быть не могло: он не владел темой, поскольку не уделил ей должного внимания.

От тяжких дум Литвинова отвлекло появление председателя ОГПУ, который в знак приветствия едва ему кивнул. Вячеслав Менжинский был одет в роскошную шубу и, как всегда, держался крайне самоуверенно. Этого человека, служившего в госбезопасности уже почти десять лет, боялись все. Соратник Ленина, Менжинский был выходцем из польской аристократии. Скрытный и загадочный, он пользовался репутацией эрудита, проводящего часы досуга за изучением персидских рукописей. Литвинов, впрочем, в это не верил.

К его удивлению, Поскребышев, вытянувшись перед Менжинским в струнку, тут же пригласил его пройти в кабинет Сталина. Он обращался к нему с почтением, какого и близко не удостоился Литвинов.

– Пока! – надменно бросил наркому глава тайной полиции, наделенный властью распоряжаться судьбами советских граждан.

– До встречи! – ответил Литвинов неожиданно дрогнувшим голосом.

Они не переносили друг друга. Литвинов считал чекиста бандитом, которого даже юридический факультет Санкт-Петербургского университета не научил порядочности.

К тому же до него доходили слухи, что Менжинский – антисемит. Этот человек считал себя всесильным. За бутылкой он хвастался, что выгнал с поста наркома иностранных дел предшественника Литвинова – Георгия Чичерина.

Неужели та же участь ждет и его? В высшем руководстве партии и правительства было немало евреев. О них много судачили. И конечно, им завидовали.

Менжинский тяжелой походкой двинулся к столу, за которым сидел Сталин. На столе громоздились кипы бумаг с грифом ОГПУ.

– Рад видеть вас в отличной форме, товарищ Менжинский! – приподнялся со своего места вождь, окутанный облаком табачного дыма.

Менжинский крепко пожал протянутую ему руку. Он бросил взгляд на старую, местами залатанную гимнастерку Сталина, на его широкие галифе. Менжинский знал, что руководитель партии и правительства дорожит образом скромного большевика, и улыбнулся про себя, оценив его лукавство.

Невысокий, рябой, с густой шевелюрой, Сталин любил напоминать, что он – сын сапожника, и говорил по-русски с сильным грузинским акцентом. Последние четырнадцать лет он жил в Кремлевском дворце. Подозрительность Сталина не знала пределов. Основным методом его проявления стало физическое устранение политических противников.

Председатель ОГПУ подтвердил, что чувствует себя превосходно, и устроился в кожаном кресле, прежде принадлежавшем последнему из династии Романовых. Его главной задачей – как и для всех, кого принимал у себя Сталин, – было не выдать своих истинных мыслей и чувств.

Старые большевики знали друг друга целую вечность, но с годами их отношения начали портиться. Сталин заметно благоволил к заместителю Менжинского Генриху Ягоде и для выполнения особенно деликатных поручений привлекал именно его. До Менжинского стали доходить слухи, что его дни на посту председателя ОГПУ сочтены, что давало ему повод еще больше не скупиться на лесть хозяину Кремля.

Но откуда взялись эти слухи? Кто их распускал? С какой целью? Пока Менжинский этого не понимал, но не сомневался, что обязательно вычислит их источник. А что, если слухи распускает сам Сталин, задумался председатель ОГПУ, вспомнив о трагической судьбе своего предшественника, Феликса Дзержинского.

Утром Менжинский перебрал в памяти важнейшие события последних лет. Своим главным достижением он считал массовое уничтожение сотен тысяч крестьян в ходе коллективизации, в котором лично для себя не находил ничего предосудительного.

Всемогущий блюститель государственной безопасности, на протяжении многих лет Менжинский с невероятной жестокостью истреблял всех, кто сопротивлялся советской власти, как внутри страны, так и за ее пределами. Для него это была своего рода рутинная работа, которую он выполнял с должной энергией и энтузиазмом.

Конечно, он допускал отдельные ошибки и промахи, не без того. Но подвалы Лубянки надежно хранили свои секреты. Уж чего-чего, а этого Менжинский боялся меньше всего. И вообще, возможно, все эти разговоры – просто провокация, и верный ленинец Сталин проверяет его на преданность. Если так, он знает, чем ему ответить.

Дело Бунина относилось к компетенции Максима Литвинова. Чтобы полностью вернуть себе доверие вождя, Менжинский решил, что должен его опередить. Задействовать зарубежную агентуру, привлечь своих сотрудников, внедренных в посольства и высокие кабинеты министерств иностранных дел, и побить наркома на его же территории.

Когда Сталин позвонил ему и сказал, что хотел бы получить больше информации о будущем лауреате Нобелевской премии по литературе, Менжинский расплылся в довольной улыбке. К разговору он был готов. Его люди в посольствах Парижа и Стокгольма уже провели необходимую работу и собрали сведения, позволяющие перейти к активным действиям.