Пьер-Луи Ганьон - Исчезновение Ивана Бунина [litres]

– Тряпка этот ваш Ромен Роллан, – заключил Сталин.

Литвинов молчал. Вождь упивался моментом. Он в очередной раз показал подчиненным, что от его зоркого глаза не укроется ни одна мелочь. Он был в курсе всего, о чем болтали в кабинетах московских наркоматов, в королевском дворце Стокгольма и в шикарных парижских кафе. Кто мог бы сравниться с ним мощью интеллекта?

Но неужели Ромен Роллан служит и нашим и вашим? «Не может быть», – не верил Литвинов. Для Роллана главным всегда оставалось искусство, политические убеждения художников его не занимали. Но как объяснить это Сталину, требовавшему от своих сторонников абсолютной преданности и жесткого подчинения партийной дисциплине?

В разговоре со Сталиным имело значение каждое слово. Литвинов это хорошо знал. Искушенный в политике нарком хранил убеждение, что слова – это живые существа и обращаться с ними следует бережно и осторожно. Слова способны менять свой смысл в зависимости от обстоятельств, от интонации, от реальности, в которой они существуют и которую формируют.

Сталин не дал Литвинову углубиться в анализ политических взглядов Ромена Роллана. Он был не намерен понапрасну тратить свое драгоценное время.

– Сейчас я постараюсь объяснить вам, чем вызвано наше сегодняшнее совещание, – многозначительно проговорил он. – Позавчера я виделся с товарищем Ждановым. Мы обсуждали будущее литературы в нашей стране. В борьбе против капитализма ей предстоит сыграть важнейшую роль. Мы определили дату съезда, на котором будет создан Союз советских писателей. Это событие огромного исторического значения назначено на август тридцать четвертого года. Решение уже принято. На это литературное торжество, равного которому еще не знала мировая история, получат приглашения писатели всех стран и народов.

– Великолепно, великолепно! – как по команде закивали головами Менжинский и Литвинов.

– На несколько недель Москва станет центром вселенной. Все человечество увидит, что литература в Советском Союзе выполняет важную функцию в борьбе трудящихся за справедливость, равенство и демократию. В нашей стране благодаря бесценному вкладу Маркса, Энгельса и Ленина мы уже достигли этих целей, но остальному миру до этого еще далеко. Все человечество рассчитывает на нас в надежде освободиться от цепей капитализма. Наш съезд даст новый толчок идеологической борьбе, которая неизбежно должна обостриться, если мы хотим окончательно победить буржуазию…

Сталин ненадолго умолк, чтобы раскурить трубку. Менжинский и Литвинов лихорадочно прикидывали, чем в ближайшее время обернется для них это неожиданное решение. В глубокой задумчивости Сталин выпустил в потолок несколько колец дыма. Несмотря на позитивный характер объявленной им новости, хорошее настроение к нему так и не вернулось.

– Вы, конечно, понимаете, что мы не можем допустить, чтобы за несколько месяцев до этого исторического события, призванного потрясти весь мир, шведы наградили этого продажного писаку Бунина. Его манерность, а главное – его антимарксистский натурализм бесконечно далеки от могучей литературы, которая зарождается в нашей стране и составляет гордость рабочих и крестьян. Чествование Бунина, да еще за несколько месяцев до нашего съезда, имеющего огромное значение для будущего всего мирового пролетариата, станет плевком в лицо СССР. Этот контрреволюционер не должен получить награду. Мы этого не допустим.

Теперь Литвинов понял, какие чрезвычайные обстоятельства побудили Сталина срочно вызвать к себе его и Менжинского. Из второстепенного персонажа, каким он представлялся наркому в последние месяцы, Бунин превратился в фигуру первого плана, а его дело приобрело государственную важность, грозя пошатнуть позиции Советского Союза на международной арене.

– А теперь я хочу послушать вас, товарищ Литвинов. Что вы намерены делать, чтобы не допустить награждения Бунина и обеспечить триумф нашей социалистической литературы? – спросил Сталин с плохо скрытой в голосе угрозой.

Нарком почувствовал опасность, и сердце у него заколотилось. Ставка была высока. Он продолжил докладывать обстановку вокруг Нобелевской премии, не забыв льстиво поддакнуть Сталину:

– Разумеется, мы должны поставить заслон этому антисоветчику Бунину! От этого зависит место СССР среди других стран.

Литвинов рассказал, какую замечательную работу проделала советский посол, товарищ выдающихся достоинств, среди членов Шведской академии. Менжинский, слушая его, хмурил брови, и у наркома мелькнула неприятная мысль: а что, если тот обладает какой-то дополнительной информацией, полученной из других источников? Исключить этого было нельзя. В конце концов, Менжинский был самым осведомленным в стране человеком.

Желая подчеркнуть, что лично он с самого начала уделял пристальное внимание решению этой проблемы, Литвинов сообщил, что им удалось привлечь к содействию шведского премьер-министра, чье вмешательство, по словам Коллонтай, будет иметь первостепенное значение.

– Этот подонок Бунин ловко всех обставил, – буркнул Сталин, рассеянно выслушав наркома. – Все козыри у него. Он наверняка получит эту премию.

Литвинов побледнел. Он чувствовал, что у него почва уходит из-под ног. Доклад не произвел на Сталина ни малейшего впечатления. Но почему? Даже сообщение об участии премьер-министра оставило его равнодушным. Что задумал вождь?

Наркому было хорошо известно, что бесполезно пытаться перехитрить Сталина, ледяной взгляд которого не предвещал ничего хорошего. Разговор между тем приобретал все более бессвязный характер. В неожиданном приступе ярости Сталин принялся проклинать шведских социал-демократов, и делал это достаточно долго.

Литвинов понял одно: Сталин собирается взять дело в свои руки. И отступать он не намерен.

– Товарищ Коллонтай проинформировала меня о том, что слухи о награждении Бунина имеют под собой все больше оснований, – отчеканил Сталин.

– Все больше оснований? – пробормотал Литвинов. – Что вы имеете в виду?

– Коллонтай звонила мне. Согласно данным, полученным ею из надежных источников, к награждению этого отщепенца следует отнестись со всей серьезностью.

Литвинов опять почувствовал, как намокает рубашка на спине. Значит, Коллонтай его обошла.

– Судя по всему, в политических и литературных кругах Стокгольма выдвижение Бунина уже ни для кого не секрет, – с сарказмом в голосе продолжил Сталин. – Весь город обсуждает этот наглый плевок в лицо нашему героическому народу. И все наслаждаются нашим унижением.

Сталин выглядел расстроенным. Действительно расстроенным. Подтверждались его худшие опасения. Накануне торжественного провозглашения наступления новой эры – эры социалистического реализма, – назначенного на август 1934 года, лауреатом Нобелевской премии по литературе будет объявлен махровый антисоветчик.