Жауме Кабре - Ваша честь [litres]

Оставалось всего три минуты до половины шестого, а Андреу так и не знал, почему умирает. С эшафота сошли все, кроме осужденного и палача. «Judicandus homo reus, huic ergo parce Deus, Pie Jesu Domine»… [193]Глаза у него были завязаны, и он не видел, что Беллатрикс и Ригель, контуры разъяренного Тельца и, чуть ближе к западу, беглянка Альциона печально мигают на небе сквозь дождевые облака. Соблюдя все формальности, предписанные законом, генеральный прокурор Уголовной палаты зловеще махнул рукой. Палач по традиции прошептал «добрый путь» и «прости меня» и с неизвестно откуда взявшейся силой сбил ногой табурет. Андреу Перрамон, житель Барселоны, с верхнего этажа на улице Капельянс, по роду занятий, с его слов, поэт, устремился на несколько пядей вниз, и весь его ужас, перемешанный со слезами дождя, сосредоточился на так страшившем его удушье. Не ожидал он только острой боли в горле и в затылке. Все его тело передернули судороги, животный спазм агонии, «Pie Jesu Domine, dona eis réquiem» [194] «Иисус и Царь благой, вечный дай ему покой!» ( лат ., перев. Л. Л. Кобылинского/Эллиса). , и Андреу почувствовал, что что-то резко и неудержимо оборвалось где-то в самом средоточии души. Аминь.

Плеяды, вечные беглянки, заоблачные жертвы, в своей небесной ипостаси были внесены в каталог месье Шарлем Мессье под именем звездного скопления сорок пять, или же М45, что означает, что он признал, что их не следует путать с кометами. Это созвездие, которое иногда называют Козочками, занимает в небе ограниченное пространство в два градуса. На самом деле звездное скопление состоит из более семи звезд, видимых невооруженным глазом. Астроном Галилей, первый из смертных наблюдавший небесный свод в телескоп [195] , насчитал их тридцать шесть. На сегодняшний день, при помощи более совершенного оборудования, нам удалось насчитать более ста. Самые яркие из них – голубые. Что касается меня, я считаю, что это одно из прекраснейших звездных скоплений на небосводе, наряду с соседствующим с ним Орионом.

За восемь дней до того, как Орлеанский соловей была убита юным Андреу Перрамоном, которому рано или поздно предстояло расплатиться за это злодеяние, как платят за преступления все негодяи, коль правосудие не дремлет; через два дня после того, как Сизет сиротливо оплакивал первую ночь, проведенную им в одиночестве, ночь накануне Дня всех усопших, наступившую после кончины его жены Ремей, которая умерла в овине с молитвенником в руке, как стояла так и упала, всего лишь через два дня после всей этой катавасии, четвертого ноября года Господня, закрытая карета, лавируя, спускалась вниз по узким переулкам, пытаясь добраться до дома приходского священника, стоявшего на ровном месте. В отличие от того, как обычно заведено в большинстве хранимых Господом селений, церковь в Муре находилась в самой низкой части поселка, возле реки. Лошадь с крайне скучающим видом остановилась у входа. Нотариус Тутусаус из города Фейшес еще на несколько мгновений задержался, несмотря на то что лакей уже открыл ему дверцу. Он ненавидел заниматься делами подобного рода. Он вообще ненавидел ездить куда бы то ни было, в особенности в такую глухомань, затерянную вдали от Фейшеса и от цивилизованного мира, по дорогам, полным опасностей и лишенным какого бы то ни было комфорта. Нотариус Тутусаус обреченно вздохнул и приготовился выйти из кареты. Не успел он оглядеться вокруг, чтобы оценить обстановку, как лакей уже потянул за висевшую рядом с дверью цепочку. Зазвонил видавший виды колокольчик, и нотариусу очень захотелось отправиться восвояси.

Дверь открыла экономка с глазами, как у хорька. Пронзив нотариуса взглядом, она отошла в сторону, чтобы дать ему пройти.

– Добрый день, – пробормотала она. – Сеньор патер вас ждет.

Она провела нотариуса в помещение, которое, должно быть, служило приходскому священнику кабинетом: в комнату в коричневатых тонах, в которой ровным счетом ничего не было, кроме стола, двух стульев и шкафа, покрытого темным лаком. Всю прочую обстановку составляли жуки-древоточцы, пыль и тишина. Как только экономка оставила гостя одного, из другой двери возник хозяин дома, патер прихода церкви Сан-Мартин в Муре, похожий на сардельку в лиловой сутане.

– Эт-самое… Я благодарен за ваш приезд, – заявил он в качестве приветствия. И сел на стул, с усталым видом и не заботясь о приличиях.

– Гм… – ответствовал нотариус. И тоже сел на стул.

– Предполагаю, что вы хотели бы знать, с какой целью я вызвал вас сюда, эт-самое, с подобной срочностью.

– Да, разумеется. И мне хотелось бы уточнить, сколько времени у нас это займет, – сказал нотариус, зевая. – Мне нужно будет распорядиться касательно отъезда.

– Ежели вы не особенно торопитесь, эт-самое… я буду рад оказать вам гостеприимство на эту ночь. Не угодно ли вам будет испробовать жаркое из кабана?

Нотариусу подумалось, что дела начинают идти на лад, и он улыбнулся, стараясь не терять утомленного вида.

– Не откажусь.

– С нашим домашним вином… восхитительное, так сказать, эт-самое. – И он подмигнул, чтобы заручиться поддержкой нотариуса.

Действительно, в свете таких обстоятельств уже не имело особого смысла притворяться, что его ждут неотложные дела.

– В таком случае отлично. Я принимаю ваше приглашение. – Он поднял палец вверх. – Приступим к делу?

И сеньор патер рассказал ему, без лишних проволочек, что Сизет из дома Перика при смерти. «Он не местный, не из Муры, эт-самое, Сизет. Переехал пару лет назад, – священник не мог припомнить, когда именно, – и вместе с женой поселился в этом пустом домище, так сказать. С тех пор никто в поселке не видел, чтобы они работали или вообще что-нибудь делали путного, разве что растили в огородике, эт-самое, пару-тройку кочанов капусты и пару-тройку головок лука, вы понимаете, о чем я? А еще народ очень удивлялся тому, что он превратил овин дома Перика в настоящий сад, полный различных цветов, и все говорили, что купы его, эт-самое, розовых кустов прекраснее всего, что они когда-либо видели. Но уж чего никто никогда не видел, так это чтобы он гнул хребет, вы понимаете, в чем тут собака зарыта? И, так сказать, жена у него только что умерла; в смысле, что мы ее вчера похоронили. И я так понимаю, ему не особенно хочется ее, эт-самое, надолго пережить». А еще сеньор патер рассказал своему гостю, что «люди все болтают да болтают, вы же понимаете, ведь правда, и лишь бы сунуть нос куда никто не просит; так вот, люди все болтают да болтают о том, что у Сизета из дома Перика есть мешок, полный золотых монет, и на эти деньги он и живет».