Артур Феличе - Багровый хамсин

На губах Пенроирита была торжествующая улыбка.

Обгоняя друг друга, вслед Нерхебу спешили два гонца. Один из них вез грозный приказ «благого бога», другой — написанное кровью сердца письмо от Актис.

Они нагнали «семера», не доезжая священного Абду, где покоилась мумия самого Озириса-Ун-нефера, повелителя Аменти, и откуда души праведных отплывали на его золотой барке в страну Запада.

Нерхеб, высадившись недалеко от святого берега, приказал разбить походный лагерь. Его рабы, утомленные путем, лежали прямо на земле и спали; воины играли в «морру», точили мечи и копья, ссорились с раздатчиком хлебов и воды, хвастались своей силой и молили богов о скорейшем возвращении домой.

Нерхеб, под тенью сикоморы, в своем богатом, отделанном полосатой парчей шатре, писал второе письмо к Актис.

Раб доложил о прибытии двух гонцов.

Нерхеб, как верный слуга фараона, преклонил колени перед указом «благого бога» и поцеловал в знак покорности землю.

О чем может писать ему владыка обеих стран, «жизнь, здоровье и сила»?.. Неужели он отдаляет срок его возвращения?..

Нерхеб начал читать. С каждой новой строкой лицо его становилось белее и белее, словно лицо алебастровой статуи в преддверии гробницы.

— О боги!.. — простонал он, кончив читать приказ фараона, и не смог уже повторить обычных знаков покорность.

Он стоял, шатаясь, бледный, с остановившимся взором. Толпившиеся у входа воины смотрели на него с тревогой… Что случилось?..

Гонец Актис протянул папирус своей госпожи.

Словно ужаленный змеей, отскочил Нерхеб от свитка и глухо приказал:

— Сжечь второй папирус и немедля трогаться с места… Великий владыка Нехена и Буто, «жизнь, здоровье и сила», повелевает остановиться в священном Абду для особой очистительной молитвы…

Дрожащей рукой он начертал короткий, полный покорности ответ «благому богу» и двинулся дальше на юг…

В тот же вечер он приказал снять головы с трех рабов, пытавшихся бежать во время общей суеты, и, к удивлению всех, лично присутствовал при казни.

Воины испуганно перешептывались:

— Начальник гневен сегодня…

— Видели, как он швырнул дорогой перстень с руки в воды Нила?..

— А как избил любимого пса, когда тот положил ему голову на колени?..

— Бойтесь, бойтесь рассерженного голубя, он страшнее коршуна…

Нерхеб рыдал, уткнувшись в подушки, в своем шатре на носу корабля.

Легкий ветер, предвестник хамсина, развеял пепел от свитка Актис вместе с ее чудесной тайной…

Бикит вернулась из «мертвого города», от своего отца Тинро, бледная и взволнованная. Она ждала возвращения с работы мужа и хотела сообщить ему удивительную новость. Сердце ее билось, словно она с утра поднималась в гору и только что присела отдохнуть.

Возясь с тестом для обычных лепешек из «сорго», она так мяла его, что удивленная Ти-Тхути спросила ее не без удивления:

— Мать выгоняет из горшка злых духов?..

Ах, уж эта Ти-Тхути, шутница Ти-Тхути!.. Она во всем видит только одно веселье!..

— Не мешай!.. — прикрикнула на нее Бикит и замахнулась ложкой.

Ти-Тхути знала, что мать не ударит ее, но все же убежала с громким криком. Ей хотелось рассказать братьям, что мать узнала какую-то небывалую новость, что от волнения она даже забыла положить соли в тесто, и лепешки, верно, выйдут теперь пресными, как причитания плакальщицы Хети.

К ночи Бикит дождалась, наконец, мужа и, не дав ему присесть, выпалила:

— Знаешь ли ты, Нугри, что мертвые выходят со дна Нила или из пасти диких зверей и являются в земном образе своим родителям?..

Нугри ничего не понял.

Бикит просто оглушила его рассказом.

— Ты ведь, подобно всем, думал, что моя сестра Актис умерла неведомой смертью?.. А я так молилась об ее бедном «ка», не нашедшем покоя в гробнице… И что же оказывается: она жива!..

Нугри был поражен не меньше жены.

— Жива?..

— Ну, да… Я видела ее своими собственными глазами, как вижу тебя или свой очаг…

И Бикит рассказала все по порядку.

Она бегала утром помочь отцу в его хозяйстве. Подходя к плетню его дома, она услышала крики и женский плач… А когда подошла ближе, то ясно разобрала гневный окрик отца: «Будь проклята, грязная гиэна, убившая свою мать!.. Блудливая тварь, наказанная богами и людьми!..» И что же увидела Бикит, войдя во двор отца?.. Тинро стоял с поднятыми кулаками, а у ног его валялась женщина в рваной одежде из дорогой косской ткани и молила простить ее…

— Ну и кто же была эта женщина?..

— Клянусь рогами Изиды, — это была пропавшая много наводнений назад Актис!..

Бикит рассказала, захлебываясь от волнения, о том, где провела Актис все эти годы, о том, что это о ней-то и твердили богатые юноши города, ее-то и восхваляли как саму «Золотую», сошедшую с небес; она рассказала о любви к ней знатного «семера», прогнавшего ее теперь по приказу самого «благого бога»…

Брови Нугри насупились.

— Скорее можно встретить белого кушита, — сказал он злобно, — чем честного «рпат». Что стоило «семеру» вскружить девчонке голову, наобещав всех благ, а потом вышвырнуть ее прочь, как заболевшую чумой суку?..

— Слушай, слушай дальше, — не унималась Бикит. — Актис с позором выгнали из дома «семера»; старуха мать его даже не пожелала взглянуть на бедняжку; собак — и тех научили не подпускать ее к воротам. Тогда она пошла назад, к своей прежней госпоже, старой Мимуте; но и та выгнала ее. «Кому нужна теперь плясунья, забывшая ради слез все свои улыбки, — говорила хозяйка дома плясок, — кто захочет смотреть на нее теперь, когда всякий знает, что она нечистая?..»

— Да издохнет в корчах проклятая старуха!.. — снова не выдержал Нугри.

— Тогда Актис побежала к отцу, — продолжала Бикит, — но он не может простить ей преждевременной смерти нашей матери. «Это ты была виновна в смерти моей Меризанх, — кричал он, — она пролила слишком много слез из-за тебя, паршивая овца ее стада!..» Он поклялся, что не скажет с ней ни слова до конца своих дней, если она останется жить в его доме…

Нугри молчал и думал.

— А самого главного я тебе еще не сказала, — добавила, вздохнув, Бикит, — бедняжка-сестра носит под сердцем ребенка проклятого «семера»…

— Ну что ж?.. — возразил каменщик, ложась на цыновку. — Хвала богам: заботы о ребенке утешат ее… Знаешь что — сходи завтра к отцу да приведи ее сюда… Пусть живет с нами… Мы-то уж не станем упрекать ее за старое…

Он широко зевнул и уснул, как убитый, утомленный целым днем непосильной работы среди пыли и зноя построек.

Бикит с улыбкой смотрела, как вздымалась его широкая, запачканная известкой грудь…

— Ти-Тхути… — говорила Актис печально, — когда ты вырастешь, и воды канала, в которые ты будешь смотреться вместо зеркала, скажут тебе, что ты красива, исцарапай лицо свое ногтями… А когда тот, кто будет для тебя дороже жизни, протянет к тебе руки и поклянется, что любит, скажи ему, что он лжет, и убеги в пустыню, ибо лучше быть растерзанной шакалами, чем обманутой тем, кто завладел сердцем…