Артур Феличе - Багровый хамсин

Это будет, верно, мальчик… Она назовет его сыном Хатхор — Синухетом, ибо это она, «Прекрасноликая», вернет ей Нерхеба…

— Синухет!.. Синухет!.. Приди скорей!.. Озари своим сиянием мрак моей души, затерянной среди сжатых пшеничных полей и голых полей маиса… Вот я лежу здесь без сил, ибо бремя моего горя тяжелее бремени, которое я ношу из-за тебя…

Актис плакала; тень пальмы укорачивалась с каждой минутой, — солнце близилось к полудню.

Шерау, вернувшись, наконец, со всеми беглецами домой, принес дурную весть. На юге, в самом начале Та-Мери рухнули старые плотины; если их во-время не исправят, вода Нила, которая начала уже прибывать, размоет насыпи, разрушит береговые укрепления и разольется без удержа, минуя приготовленные для нее каналы и водохранилища.

— Помилуйте нас, боги Египта, — говорил Шерау испуганно, — если это случится, вода зальет поля, и они превратятся в болота, деревни смоет как иссохшие листья, люди и скот станут тонуть!..

— А сойдет вода, - горестно подхватила Нирбит, — и от прежних селений не останется и следа; там, где теперь играют наши бедные дети, будет долина, покрытая илом; каналы потеряют свои плотины и обмелеют; «шадуф» будет лишним, он высохнет, как кожа осла на солнце, как грудь мумии, и к концу посева засохшее без воды зерно не даст ростка и умрет!..

— Что же думают там, в городах?.. — спросил сокрушенно Сент.

— В городах сейчас суета, отец: знатные «рпат» и «хеки», как стая шакалов, настороживших уши, ждут, когда можно будет урвать кусок выгоды от царского «урея». «Хеки» юга грызутся, как львы, с «хеками» севера…

— Ну, а что повелевает «благой бог»?..

— «Благой бог», не собрав войска, согнал всех оставшихся воинов на смену больным каменщикам и готовится, верно, взлезть на небо по своей пирамиде. Основание его гробницы уже закончено, оно превышает размеры всех прежних гробниц… Пирамида Хнум-Хуфу будет казаться простым пирамидионом в сравнении с гробницей «благого бога»…

— Да будет ли она еще окончена, эта гробница?.. — недоверчиво заметил Септ. — Недалеко, верно, то время, когда и оставшиеся руки откажутся ее строить…

— Об этом же толкуют и в кварталах бедняков Хсоу. Я заходил тайком к дяде Нугри. Он говорил мне, что «неджесу» теперь подобны сухому хворосту. Стоит бросить в них искру, и они вспыхнут костром!..

Актис боялась этих слухов. И чтобы не слышать и не знать ничего, она уходила из дома и бродила одна по краю пустыни, где ястреба и коршуны дрались над кучей падали.

Стоя на границе песков, она видела по одну сторону смерть, молчание, царство пустыни и ужаса, а по другую — веселье, свежесть и обилие жизней.

И ее собственная жизнь казалась ей cxoжeй с этой границей. Там, где зеленели редкие рощи пальм и заросли камыша, была ее прежняя счастливая пора, а здесь, где пески без предела и очертаний — ее теперешняя скорбная судьба…

Через пол-лунного круга плач и стон наполнили глиняные хижины пахарей. Нил, прорвав последние укрепления, мчался мутный и бурный на их поля и пастбища. Вся деревня поднялась, чтобы во-время уйти от беспощадной воды.

Бегство было так торопливо, что половину имущества пришлось оставить дома… Мужчины гнали скот; женщины и дети тащили горшки, цыновки, связки пряжи, одежду; ослы, нагруженные плугами, крюками, мотыгами и «норегами», неохотно уходили от своих хлевов и громко кричали, заглушая плач и вопли людей…

Актис плелась позади всех, ведя за руку младшего сына Сента.

Страх землепашцев был, впрочем, напрасен. Гряда каменистых холмов между рекой и деревней не дала воде достигнуть их полей. Через несколько дней они вернулись назад.

За короткое отсутствие в их домах уже успели побывать грабители-пастухи и шакалы и унести из жалкого хозяйства последние остатки имущества.

Низкие глиняные постройки глядели на своих владельцев пустыми впадинами дверей; на земляных полах валялись разбитые черепки, разорванные мешки, просыпанное зерно и отбитые горлышки сосудов… И лишь стаи горлиц попрежнему бродили с веселым воркованьем по камышевым кровлям.

Увидя свое опустошенное, ограбленное жилище, старая Нирбит долго кричала и рвала на себе волосы.

Актис еле дотащилась до половины обратного пути и принуждена была остаться в палатке, наскоро разбитой для нее Шерау. Юноша ни за что не согласился оставить Актис одну, как она ни просила его об этом.

А ей так хотелось остаться одной в эти минуты великой тайны, совершающейся с ней. Ее не пугали ни дикие звери, ни племена Техену, бродившие за день ходьбы, ни страшные рассказы о волшебных чудовищах пустыни. Она готовилась быть матерью и думала только о скором появлении ребенка, плоти от своей плоти, единственном близком ей существе, и даже имя Нерхеба, казалось, стерлось у нее на время из памяти…

Солнце еще на востоке. Золотая барка его медленно вздымается по голубой круче неба. Но воздух уже раскален его лучами. Из ближнего болота поднимаются легкие испарения. Заросли папируса и тростника неподвижны…

Актис лежит и ждет. Она улыбается и не чувствует мучительной, разрывающей ее тело боли. Она только слабеет: с каждой минутой жизнь словно уходит из нее…

Пусть!.. Её жизнь уходит, уступая место новой жизни… Пусть!..

В глазах Актис красные круги, как будто на небе не одно солнце, а сотни красных, сверкающих дисков… Это они-то и жгут ее тело огнем и рвут его на части.

Ногти Актис роют от боли песок, голова ее откинулась назад, она почти не дышит. Неужели она еще не умерла, после того как ее резали, и рвали, и терзали огненные коршуны солнца?.. Нет, она все еще жива, ибо боль ее невыносима…

Ах, как хорошо!.. Тело ее лежит покойно, словно на подушках из страусового пуха… Легкий ветер дует от зарослей болот… Ей хорошо… Она сейчас уснет…

Что это?..

Тоненький жалобный писк подле нее, у самых ее ног…

— О «Владычица богов», «Светлая», «Золотая», да это он!.. Синухет!.. Синухет!.. Мое дитя!..

Актис подтянула ребенка к груди и уснула…

Актис проснулась от щемящего чувства страха. Странное, неприятное шуршание резало ей слух.

Она подняла голову, и сердце остановилось у нее в груди.

Волоча по песку длинный чешуйчатый хвост, к камышам уползал громадный, мокрый, блестевший на солнце крокодил… Вода сбегала с его лоснящейся спины и капала на песок. Выкатившийся, словно вылезший изо лба, глаз следил, косясь, за смугло-красным живым комком человеческого мяса…

Маленькая, беспомощная ножка мелькнула между зубами животного и пропала… Язык чудовища медленно слизнул струйку крови, брызнувшую на губы, и тоже скрылся.

Тяжело шлепая по воде громадным телом, крокодил ушел в камыши…