Артур Феличе - Багровый хамсин

— Почему за военную службу их сыновьям жалуют землю, скот и дома, а наших не всякий день кормят лепешками и глотком воды?..

— Разве наши животы меньше требуют пищи?..

— Где же тут правда?.. Где же тут справедливость богов, о которой твердят нам жрецы Маат?..

— О, этим тоже сладко живется!..

Нугри злобно расхохотался.

— Эти доят разом двух коров: «рпат» и нас!.. Они хвалятся, что владеют божественными тайнами, — вот в чем их сила!..

— Верно!.. Верно!.. — подхватили каменщики.

Из дома до них долетел чей-то жалобный плач и ласковый голос Бикит:

— Полно, не плачь, ты надрываешь мне сердце…

Нугри нахмурился.

— Слышали?.. И так вот о утра до ночи. Это сестра Бикит, которую тоже погубили эти «рпат»!..

Актис лежала на цыновке и широко раскрытыми, полными ужаса глазами следила за младшим сыном Бикит — Гани. Ребенок ползал по земляному полу и весело смеялся над игравшей с ним кошкой. Голое смуглое тельце напоминало Актис что-то страшное, чего она не могла уловить больным мозгом.

Она лежала так уже очень давно. Лицо ее за время ее странной болезни осунулось и разом постарело; ее можно было принять теперь за мать Бикит.

Когда Шерау дотащил Актис кое-как до города, Бикит словно забыла ради нее детей, мужа и хозяйство и вся отдалась заботам о больной сестре. И Шерау и она — оба рассчитывали, что знаменитые жрецы Хсоу изгонят из Актис злых духов, поселившихся в ее голове.

Собрав все, что она имела, Бикит пошла к мудрому Тотимгаби. Ведь никто лучше Тотимгаби не вылечит Актис, думала Бикит, — ведь это он сделал глаза Кемы чистыми как вода, которую пьет ибис.

После долгих уговоров, просьб и богатых даров Тотимгаби обещал, наконец, притти в дом Бикит.

— Последнюю шкуру готов содрать, — ворчал Нугри. — «неджесу» хоть околевай, — никто ему не поможет!..

— Нас считают хуже пыли дорог… - злобно говорил Батау.

— Вон, вон, глядите, — показал рукою Нугри, — он идет… Смотрите, как подбирает свою белую одежду, боится запачкаться в грязи нашего квартала… А нам нередко и спать-то приходится в этой грязи…

Тотимгаби, жирный, лысый старик, брезгливо обходил кучи отбросов, возле которых рылись с ворчанием одичавшие собаки.

Бикит выскочила ему навстречу.

Он прошел в дом, не глядя на мужчин, и нехотя нагнулся, входя через низкую дверь.

Актис лежала с закрытыми глазами, и по лицу ее безостановочно текли слезы.

Осмотрев ее и узнав, с чего началась ее болезнь, Тотимгаби возвел руки к небу и сказал торжественно:

— Сын Пта, владыки истины, великий Имхотеп открывает мне тайну болезни… Болезнь этой женщины двоякая. В ней борются два начала, два рода духов: один дух злой и свирепый, вошедший в нее в доме нечестивых пахарей, а другой — светлый, божественный дух «Прекрасноликого», великого Собка, владыки Шеда, принявшего от нее в дар первенца… Да возрадуется женщина, ибо, оказав тем особую милость, божество дарует ей скорую победу над злой силой второго духа…

Актис громко плакала…

Тотимгаби дал ей выпить принесенный им отвар из сушеной печени черного козла, настоенной вместе со спаржей на оливковом масле, и, обмахивая ее руками, прочитал четыре раза громовым голосом:

— Передняя часть головы божественным шакалам, задняя часть головы поросенку бога Ра… О демон, вселившийся в голову Актис, дочери Меризанх, о ты, имя отца которого «отсекающий головы», имя которого «смерть», имя которого «самец смерти», имя которого «презренный во веки»…

Ти-Тхути испуганно слушала из своего угла страшные, непонятные слова.

Тотимгаби ушел с тем же торжественно-презрительным видом. Облезлые собаки, около куч отбросов, проводили его злобным ворчанием.

Актис, казалось, даже не заметила прихода жреца и всех его таинственных заклинаний. Она протягивала руки к маленькому Гани и плакала жалобным детским плачем.

Мужчины на дворе стали, наконец, расходиться. Они решили подговорить надежных товарищей, особенно из воинов, работавших наравне с ними на постройке, и напасть как-нибудь ночью на житницы Нахтмину.

— Нам надоело голодать, — говорили они мрачно. — Мы возьмем лишь то, что нам следует за наш труд.

— Малого же вы хотите, — сказал им на прощанье Нугри, — не грабить вам следует тайком, а открыто владеть всем, что сделано вашими же руками.

В глубине «рынка мертвых» была, как всегда, суета. Здесь продавались полотна, шейные повязки, «скарабеи», фигурки богов для освящения песка, «ушебти», «канопы», глиняные штемпеля для закапывания в землю, чтобы отделить границу одной могилы от другой, свитки папируса с таинственными заклинаниями и выдержками из «Книги Мертвых», различные благовония, тысячи амулетов, украшений и значков.

В углу двора толпа родственников ждала, когда парасхит Тинро сделает положенные восемь надрезов на трупе художника-резчика, убитого обвалившимся камнем на постройке.

Из продолговатого низкого здания, где лежали трупы, готовые для бальзамирования, несся смешанный запах священных благовоний…

В стороне группа плакальщиц пела заунывные, рыдающие песни, вторя однотонным молитвам жрецов…

Рядом с ними какой-то человек, возбуждая смех торговцев, спорил с пеной у рта с продавцом полотен…

— Клянусь тремя богинями, которым ты служишь, грязная скотина, что ты грабишь меня при жизни!..

— Помилуй, благородный муж, — возражал продавец, — ведь это не простое полотно, а тонкое, саисское… Если тебе все равно, в каких пеленах будет лежать твоя почтенная мумия, так закажи себе вот это полотно; оно дешевле на двадцать «утну» золотом…

— Заворачивай в это тряпье свое поганое тело, проклятый червь, и подавись своими двадцатью «утну»!.. — отошел, ругаясь, покупатель и стал прицениваться к соседним флаконам с благовониями…

Родственники умершего покорно ждали во дворе и, чтобы немного развлечься, рассматривали товары. Им еще нельзя было входить к покойнику.

Тинро был болен с утра. Весть о том, что даже знаменитый Тотимгаби не помог Актис, надломила в конец его силы. Старик в глубине души все еще любил дочь.

Кремневый нож не слушался его; всегда быстрая, хотя и трудная работа подвигалась плохо… Рука его поминутно соскакивала; в глазах стоял какой-то туман…

Что с ним?.. Скоро ему перестанут, верно, поручать трупы, и он принужден будет ходить по рынку с протянутой рукой или умереть с голоду…

Смерть!.. С ней одной он имел всю жизнь дело и ее одну боялся больше всего на свете… Вот они, все эти мертвецы, лежащие перед ним на длинных столах: молодые и старые, знатные и простые, женщины и мужчины — будут набальзамированы, обвиты пеленами и с молитвами и рыданиями опущены в освященные могилы. Их ждет сияющая барка Озириса, их ждет праведный суд по ту сторону Запада и, наконец, блаженство, покой, вечная жизнь…