Артур Феличе - Багровый хамсин

Они нашли Нахтмину в постели. Семер был серьезно болен и не успел вместе с другими рпат бежать из Хсоу.

Он лежал на своей высокой золоченой постели, под пурпуровым тирским одеялом, и дрожал мелкой лихорадочной дрожью. Жрец, читавший над ним заклинания и поивший его лечебным отваром из орлиной желчи, скрылся вместе с остальными обитателями богатого дома. Нахтмину был один среди резных колонн своего покоя, среди саисских ковров, среди блеска золота и бронзы, среди изразцов пола и голубых занавесей на потолке… С улицы до него доносился глухой, нарастающий ропот… Он знал, что толпа ищет его, и ждал…

Он слышал, как упали медные засовы ворот, как рухнули подставные лестницы житниц, как замолк бешеный лай перебитых камнями собак… Глаза его были широко раскрыты от у ужаса…

— Где он?.. Где он?..

— Где ехидна, жалившая нас столько наводнений?..

— Где пес, терзавший наши сердца?..

Чей-то знакомый, вкрадчивый голос остановил крики:

— Да свершится ваш праведный суд, друзья, — такова воля богов!..

Нахтмину приподнялся на локте.

Дверь с треском сорвалась с петель, и толпа ворвалась в покой.

Старик увидел перед собой разъяренные злобой лица, сжатые кулаки и не мог произнести ни слова. Он искал глазами хоть одного из еще недавно преданных ему слуг…

Чьи-то грубые руки сорвали одеяло и стащили Нахтмину с постели. Бритая голова семера со стуком ударилась о резную ножку. В толпе слышался смех…

— За что?.. — вырвалось из сжатого судорогой горла Нахтмину.

— За что?.. За зерно, которое ты крал у нас… За палки твоих шаушей… За слезы наших голодных детей… За плевки и побои, которыми ты кормил нас вместо хлеба… За зной и пыль на постройках… За воду, которую ты охотнее выливал в песок, чем в наши распаленные жаждой глотки!.. Вот за что!..

Нахтмину тяжело дышал. Кто-то встал на его грудь ногой и, наклонившись к самому лицу, плюнул в глаза.

Кругом захохотали…

Нахтмину отер лицо, хотел что-то сказать и вдруг заплакал громко и протяжно, как ребенок.

— Плачь, плачь, пес, терзавший детей наших, отцов наших и братьев!.. Плачь кровавыми слезами, ибо у нас нет больше жалости!..

Нахтмину поднял голову и встретился глазами с Пеироиритом. По лицу его пробежала мучительная судорога.

— Скажи же им, скажи!.. — прохрипел он, стараясь схватить край одежды писца. Но тот отступил назад и брезгливо отвернулся.

Тогда, словно найдя в себе остаток сил, старик поднялся и побежал. Толпа растерялась от неожиданности и выпустила его.

Нахтмину бросился в соседний покой и захлопнул за собой дверь. Бронзовый засов глухо звякнул в петлях.

Толпа, ударившись о твердое дерево, завыла в бешенстве.

— Будь проклят, убийца отцов, братьев и детей наших!.. Будь проклят, зверь, пожиравший нас столько наводнений!.. Будь дважды проклят, грабитель и вор!.. Мы вольем тебе в горло все наши слезы, весь пот, пролитый нами… Будь проклят, живой Сет!.. Подавись песком, которым ты кормил нас, наполняя свои житницы зерном!.. Будь проклят на суде праведных, ибо нет греха, которого бы не совершил ты перед лицом богов!..

Толпа била кулаками, ногами, царапала ногтями, стараясь выломать дверь, но твердый ливанский кедр не поддавался… Тогда было решено сжечь семера живьем или выкурить дымом, как дикого зверя.

В дело пошли стулья, кресла, табуреты, шкафчики с папирусными свитками, столы, деревянные статуи, драгоценные ящики из черного дерева с ароматами, подставки для курильниц, кадки из-под цветов, благовонные дрова… Высокую дверь завалили до самого потолка, Язык пламени скользнул среди резных украшений, среди инкрустаций из слоновой кости, среди золотых и бронзовых скрепов и вспыхнул ярким огнем…

Ящики с благовониями треснули, и алебастровые и фаянсовые флаконы посыпались, разбиваясь, на пол… Густой синеватый дым заставил толпу отпрянуть.

Мирра, нард, кинамон и ладан горели среди обломков роскошной мебели и наполняли дом «казначея бога» одуряющим ароматом.

Толпа рассыпалась по покоям, торопясь захватить все, что было там ценного.

Пенроирит взбежал по наружной лестнице дома на верхнюю террасу и заглянул через окно в покой, где спрятался Нахтмину.

Это был четырехугольный зал, выложенный снизу доверху цветным изразцом, с большим, окруженным деревьями, бассейном посередине — умывальная комната семера.

Перегнувшись через резную ограду. Пенроирит посмотрел вниз. Он отшатнулся, встретившись глазами с неподвижным взглядом Нахтмину.

Обмотав шею бронзовой цепочкой и отбросив ногой табурет, высоко, под самым светильником в форме лотоса, «казначей бога» повесился.

Вылезшие из орбит глаза его смотрели на писца со злобой и ужасом. Из широко раскрытого рта вывалился посиневший язык.

Пенроирит закрыл лицо руками и убежал…

Клубы благовонного дыма носились над золоченой крышей бывшего сановника. Огонь, выгнав людей, пожирал остатки богатств Нахтмину…

— Братья и друзья, разве один Нахтмину был виновен в вашем рабстве и угнетении?.. Разве не исполнял он лишь волю «благого бога»?.. Разве не в фараоне — корень зла и насилия?.. Кто, как не он, строил на вашей крови, на вашем поту себе пирамиду — памятник славы и бессмертия?.. Кто, как не он, грабил вас?.. Кто?.. Кто?..

Злая усмешка скривила рот Пенроирита.

— Друзья и братья, во дворце надо искать истинную ехидну вашего бесправия!..

— Да, да, писец говорит правду!..

— Фараон — первый должен понесть суд народа!..

— Где он, этот золоченый «благой бог», называющий себя «жизнь рожденных» и несущий лишь смерть и ужас?.. Где он?..

— Надо вырвать змею из гнезда, ибо недостойно венчает она чело пса!..

— Смерть фараону!.. Смерть дикому зверю, терзавшему нас!..

— Смерть!.. Смерть!..

Толпа бросилась во дворец.

Золоченая бронза крыши дворца сверкала под жгучими лучами полуденного солнца… Ворота обоих пилонов стояли настежь раскрытые… Дворец был пуст.

Несколько испуганных нубийцев-рабов присоединились к толпе и кричали, размахивая руками, что фараон с семьей и придворными еще ночью скрылся в храме Хатхор, в святилище богини.

Торжественные, тихие покои дворца наполнились злобными криками и топотом босых ног. Золото, серебро, бронза, медь, электрум, ляпис-лазурь, яшма, малахит, сердолик, жемчуг, бирюза и янтарь спешно ссыпались в ковры из дорогих африканских мехов, в тонкие шелковые покрывала и шали из Тира. Кладовые фараона со съестными припасами были подожжены чьей-то мстящей рукой, и сухое золотистое зерно и солома горели ярким пламенем… Толпа жадно пила дорогое библосское вино, разбив замки прохладных, даже в эту пору года, амбаров «благого бога»…

Радостный, громкий победный хохот восставших будил эхо среди резных колонн приемного зала.