Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

Геза с досадой махнул рукой ему вслед. Но в жесте его сквозила какая-то неуверенность, может быть угрызения совести.

— Когда начинается сбор винограда, я всегда еду домой, — сказал он после непродолжительной паузы. — И непременно пишу для матери небольшой этюд о сборе винограда. У нее уже их целая коллекция. Причем строго в реалистическом стиле Художественного салона. Любая другая живопись для нее сплошная мазня. — И он рассмеялся.

Пришли новые посетители. Шари Вёльдеши с незнакомым мужчиной. Я впервые видел его.

— Смотрите-ка, наша «всемилостивейшая барышня»! — воскликнул Геза. — Уж не с этим ли болваном Фейером она намеревается бежать?

«Болван Фейер» — долговязый молодой человек, самым приметным у него был огромный кадык — пытался удовлетворить любопытство присутствующих.

— Нилашисты рвутся к власти. Это совершенно точно, к сожалению. Регент уже арестован…

— Только молодой Хорти, — возразил кто-то.

— Старый тоже. Во второй половине дня.

По радио продолжали греметь марши.

— Жалкие неудачники!.. — истерически вскричал Биркаш. — Вот для чего понадобилась вся эта дурацкая комедия: чтобы посадить нам на шею нилашистов! Разве я не предвидел это?

Заметив нас, Шари Вёльдеши подошла к нам.

— А-а, земляки! — обрадовалась она, глядя на нас слегка прищуренными, близорукими глазами. Этот взгляд придавал ее лицу какое-то загадочное, демоническое выражение. «У нее пьянящий взгляд», — обычно говорил о ней Шандор. Женщина пленительной красоты. Точнее, я бы сказал, волнующей.

— Ах это вы! Как сказочное видение, но отнюдь не небесное, вы хотите обольстить своих земляков, — сострил Геза.

— Совсем не остроумно, — сказала Шари, надув свои чуть пухлые губки. — Если бы вы на таком же уровне малевали свои полотна, то вряд ли имели успех.

— О моя повелительница! Ваш покорный холоп хотел бы добиться у вас успеха отнюдь не своей мазней.

Шари брезгливо поморщилась в ответ на эти и впрямь довольно-таки плоские остроты и неуклюжее ухаживание, которое, впрочем, как мне показалось, и не отвергала. Но не это меня удивило, а то, как вел себя с девушкой Геза; дома, в Вёльдеше, он держался с ней совсем иначе.

Однажды летом Гезу и меня пригласили в замок.

Молоденькая служанка пришла с запиской от «всемилостивейшей барышни». Шари Вёльдеши писала, что часов в пять пополудни она была бы рада видеть у себя Гезу вместе с его коллегой, и приглашала на чашку кофе.

Я не выразил никакой радости ни по поводу приглашения, ни по поводу того, что в замке знают о моем существовании.

Геза успокоил меня.

— Это богемные, либеральные баре.

— Особенно барышня Шари, — сказал, ухмыляясь, Шандор, слышавший наш разговор.

Но тетушке Балла приглашение доставило безграничную радость, оно прямо-таки растрогало ее. Подумать только: ее сына приглашают в замок! Приглашают! Правда, в селе была еще одна барская усадьба, принадлежавшая Перлаки, и ее владельцы имели не триста, как Вёльдеши, а шестьсот хольдов, но настоящим «замком» слыл все-таки этот, «господами» считались все же Вёльдеши. Когда-то этой семье принадлежало все село. Память о былом величии Вёльдеши и даже, пожалуй, трепет, который испытывали перед ними, вошли в плоть и кровь людей, как запах ладана впитывается в церковные стены. Он остается там даже тогда, когда здание церкви перестает служить храмом. Нынешних Вёльдеши считали немного «тронутыми», за исключением, правда, бабушки, «барыни-хозяйки», но ведь и бога люди почитают не как личность, а лишь как представление о нем.

Барышня Шари встретила нас в холле. Встретила? Ее с большим трудом отыскали где-то в парке. В шортах, в наспех надетом халате из ткани с крупным рисунком; полы его то и дело расходились, обнажая смуглые от загара, красивые, стройные бедра. Мысленно я от души посмеялся над Гезой; поддавшись уговорам матери, он вырядился в темный костюм, белую сорочку и был при галстуке.

Мы были гостями одной только Шари. Не замка.

— Сколько времени вы еще пробудете у нас? — спросила она, разглядывая меня прищуренными глазами, как барышник лошадь на ярмарке. Мне было как-то не по себе. Что ей ответить? Не мог же я сказать, что до тех пор, пока не вытурят немцев? К счастью, она и не ждала ответа на свой вопрос.

Через холл прошел коренастый мужчина лет за пятьдесят, в охотничьем костюме, с охотничьим ружьем на плече, в охотничьей шляпе. Все безупречно, элегантно. Словно он явился прямо из ателье мод, где демонстрировались образцы изысканной мужской одежды. В лицо я уже знал его: Бени Вёльдеши, дядя Шари, один из владельцев замка. Зимой и летом, весной и осенью, с утра до обеда, с обеда до вечера ходил он с ружьем по окрестностям, но никогда ни разу не стрелял по дичи. Говорили, что он не выносит даже вида крови.

Он молча прошел мимо нас, даже не поздоровался.

— Один из психопатов нашей семьи, — сказала, посмотрев ему вслед, Шари и заговорщически улыбнулась мне. — Вы знаете, что у нас все ненормальные? — Затем перевела взгляд на Гезу. — Что говорят о нас в деревне?

Геза смущенно хмыкнул.

— Не решаетесь сказать? Я знаю, одну лишь бабушку не считают сумасшедшей. Она еще была настоящей барыней: драла со всех шкуру…

— Вам нужна только шкура?

— О, да вы же революционер! — поддела меня Шари. — Вы и земли хотите помещичьи разделить?

— Все будет зависеть…

— Опоздали, мы уже сами управились с ней. Мои предки стали революционерами раньше вас.

— Проиграли в карты?

— Нет, не в карты, а на женщин промотали. Да, немало они натворили, но все чинно, благородно.

Геза, чувствуя неловкость, заерзал:

— Работаете? Покажите нам что-нибудь.

Меня зло взяло: «Он конфузится, как какой-нибудь школяр. До какой степени размяк! А еще подтрунивал над своей матерью».

От внимания Шари не ускользнуло смущение Гезы. Я заметил, что она подсмеивается над ним. Перехватила его взгляд, когда он украдкой покосился на ее бедро, мелькнувшее из-под распахнувшегося халата. Она запахнула халат; но даже в этом жесте сквозило скорее шаловливое озорство, чем целомудренная застенчивость. Геза то бледнел, то краснел. Я не знал, на кого больше злиться: на Гезу или на девушку. Хотя, впрочем, она не была мне неприятна.

— Ты имеешь в виду картины, не так ли? — сказал я, делая прозрачный, почти неприкрытый намек.

Шари надула губки; метнув на меня взгляд, она обратилась к Гезе:

— Не думаете ли вы, что я заставлю упрашивать себя? Пойдемте, пока вы не передумали.

Мы прошли по довольно просторной комнате. На стенах от потолка до пола висели написанные на полотне гербы, одни меньше, другие больше. На цветных гербовых щитах изображены были орлы, вороны, лисицы, львы, руки, держащие меч, крепостные башни. Настоящая выставка гербов.