Йожеф Дарваш - Колокол в колодце. Пьяный дождь

— А чтоб не намок, может, палинки поднесете, хозяин?

— Так и быть, черт с тобой, поднесу, коли заслужишь!

— Вон там вроде бы хорошо укатали, — заметил Хедеши, — пыль столбом стоит.

— Там-то да, а вон с той стороны и трава не примята. Разве я не говорил тебе, балда, на повороте натягивай поводья, лошадей придерживать надо! — снова крикнул он работнику.

Дрожала земля от конского топота, волы, норовя отбиться от назойливых слепней, мотали головами так, что скрипели дышла. С возов сбрасывали снопы, они падали, шурша и вздымая пыль.

Люди кричали. Солнце палило нещадно. Все это, вместе взятое, возбуждало, подстегивало работников. Всякий невольно включался в этот напряженный ритм, всецело ему подчиняясь.

Хедеши пришел на усадьбу свата отнюдь не для того, чтобы помочь ему управиться с нерадивыми работниками: у него самого работы хоть отбавляй, но он не смог удержаться и подошел к погонщику лошадей.

— Гляди, растяпа! Вот как это делать нужно! Какой же толк от того, что ты водишь лошадей след в след?

— Черт подери! — выругался Бенкё. — И так всегда: только и делаю, что натаскиваю новичков, а другие получают уже готовеньких, умелых молотильщиков.

— Ну-ка отойдем в сторонку, — предложил Хедеши, желая вырваться из этой захватившей и его ожесточенной и безудержной круговерти. — Мне надобно с тобой поговорить.

И они направились в сторону двора.

— Так вот, прослышал я, что Вардаи решился-таки продать угодье у Татарского вала.

— Неужто?

— Так кое-какие людишки болтают. А эти людишки вроде бы должны знать достоверно, — как-то загадочно произнес Хедеши. — Нынче утром узнал.

Они помолчали.

— Участок — добрых восемьсот хольдов будет! А то и поболе.

— Неужто настолько оскудела мошна у Вардаи?

— Не мудрено! Ведь жить по-барски очень даже накладно. Я бы сказал, разорительно! Но хочет продать весь кус целиком. Вот в чем загвоздка!

— Целиком?

— Да, все восемьсот хольдов. И денежки получить целиком и наличными!

— А не врут людишки-то?

— Да вроде бы можно верить. Дескать, отдаст только тому покупателю, который выложит ему деньги сразу, на бочку. Тут есть над чем призадуматься…

— Уймища денег потребуется! Кабы за полцены продал, и то не по карману. А уж всю сумму выложить зараз… Не выйдет!

— Как думаешь, сколько найдется охотников войти в долю?

— А сколько бы ни нашлось. Всем миром такую прорву не собрать. Разве что загоним всю пшеницу и весь скот. Тогда еще, может, наскребем. Иначе навряд. По крайности я так в уме прикидываю: нам это не вытянуть.

— А все-таки, коли подтвердится, что угодье точно продается, может, чего придумаем…

Хедеши так и не закончил своей мысли, да в этом и не было нужды. У обоих разгорелись глаза. Оба мужика алчно вглядывались в пышущие зноем степные дали, жадность кружила голову.

— Угодье обойдется нам по меньшей мере в двадцать пять тысяч форинтов, — определил староста. — Если не больше.

С тех пор как размежевали один из лугов, селу так и не удалось приобрести сколько-нибудь значительного куска земли. Графское имение и другие дворянские поместья помельче со всех сторон теснили крестьян. Они как бы в клещи взяли село. Время от времени от этих земельных владений отпадали отдельные участки, но крестьяне не успевали и глазом моргнуть, как новоявленные господа уже завладевали землей. Как правило, таким владельцем становился какой-нибудь еврей-ростовщик, ссудивший деньги под большие проценты. У этих толстосумов господа из дворянского сословия и брали деньги взаймы, в кабалу залезали. Зажиточные крестьяне, всегда готовые воспользоваться любым подходящим случаем и прикупить новый участок, с вожделением поглядывали на окрестные владения. Они выжидали, когда от обремененных долгами дворянских имений отпадет какое-нибудь угодье. В нужный момент они бросались на добычу, стараясь ухватить кусок побольше. Но как ни следили, частенько упускали благоприятный случай. Как правило, сельским хозяевам приходилось довольствоваться небольшими клочками земли в несколько хольдов да крохотными наделами, ускользавшими из рук разорившихся мелких землевладельцев и малоземельных крестьян. Это, конечно, не могло их удовлетворить. Нередко они скупали участки друг у друга или перепродавали их: сбывали с рук дальние поля, прикупали близлежащие клинья. Выгоды большой эти операции не приносили, по сути дела, они создавали лишь иллюзию наращивания земельных владений. Сельские хозяева как бы оттачивали зубы, чтобы не сплоховать, когда представится возможность отхватить кусок побольше, пожирнее. А пока тешили себя надеждой…

Кое-кто, правда, ухитрялся и таким способом расширить свои земельные владения. Но таких удачников было немного. Сам Хедеши в последние годы не мытьем, так катаньем сумел прирастить к своим тридцати хольдам еще хольдов восемь-десять. Однако, как он, разжиться удавалось немногим наиболее цепким мужикам. Это было им по карману. Только бы случай представился, не упустят… А ради чего другого, рассуждали они, кроме наживы, живет, трудится в поте лица человек?

Крестьяне и впрямь трудились много и усердно. Во времена крепостного права никто и представить себе не мог, что мужики станут работать с таким рвением и старанием, как работали они теперь: от зари до зари, а то и ночью, подгоняя себя и других. Хозяйствовали бережливо, рачительно. Отказывая себе во всем, копили гроши, набивали кубышку. Нажиться, во что бы то ни стало нажиться! Вот девиз, продиктованный собственнической психологией. Иногда, правда, когда случались серьезные заминки, иные, отчаявшись, приостанавливали погоню за наживой, где уж там, не до жиру, быть бы живу, но, переведя дух, снова устремлялись к заветной цели.

И вот теперь, когда наконец подвернулся редкостный случай, им приходится признать, что накопленных сил еще маловато для смелого прыжка. Как тут не взбеситься? Этакая досадная осечка! О Вардаи, об угодье у Татарского вала больше не обмолвились.

Староста нетерпеливо переминался с ноги на ногу, затем прямо, без обиняков сказал Хедеши:

— Ты уж, сват, не обессудь, мне пора на гумно…

И он зашагал к гумну, ступая легко, не по возрасту, словно помолодел на несколько лет. Всем своим видом он говорил, что теперь-то в этой погоне за наживой он никому не уступит, всех опередит. Хедеши тоже заторопился домой, на ходу соображая, какие следует сделать распоряжения: перво-наперво отвести лошадей на гумно и начать молотьбу, затем запрячь волов в телеги и привезти с полей на ток пшеницу…

— Стой! — крикнул Бенкё конюхам. — Отведите-ка лошадей в сторону. Снопы расстилать будем. Янош, поди-ка сюда!

Бенкё сам тоже включился в работу. Несколько человек принялись сбрасывать снопы с возов, а он со старым батраком аккуратно укладывал их на току вкруговую, колосьями внутрь.