Карлос Рохас - Долина павших

Он хотел коснуться зеркала пальцами, но оно вдруг пропало. Сандро перешагнул то место, где было зеркало, и остановился: он оказался на перекрестье дорог. Какие-то, наверное, вели к погребальнице Фараона, какие-то — к другим, ложным склепам. Были, должно быть, и такие, что выводили в пустыню. Он наугад выбрал себе коридор, и вскоре начались бесконечные повороты под прямым углом. Он уже потерял надежду когда-нибудь выбраться из этого кружения, как вдруг заметил слабый отблеск на стенах — с каждым поворотом становилось все светлее. Сандро вышел из коридора, и на мгновение его ослепил свет уличных фонарей. На этот раз он сдержал крик, боясь проснуться от звука собственного голоса. Он снова очутился во дворике того дома на углу улиц Монкада и Арко-де-Сан-Висенте; был ранний предвечерний час. Сандро снова увидел закраину старого колодца и медленно, нетвердо ступил на широкие плиты пола. Двери винного погреба, где раньше, наверное, помещался каретный сарай и стойла, были еще открыты. Меж бочек, мехов с вином, чанов, глиняных кувшинов, кранов, оплетенных бутылей и паутины ходили рабочие в длинных кожаных фартуках. Он не решился заговорить с ними и не отважился подойти ближе, боясь, как бы и они не исчезли, подобно тому зеркалу в обманном склепе.

Он стал сомневаться: а есть ли она вообще, эта усыпальница, которую из века в век разыскивали столько сгинувших здесь людей. Может, Фараон воздвиг пирамиду как раз для того, чтобы его в ней не хоронили? Может, это самая большая и самая непостижимая насмешка покойника: пусть век за веком ищут его там, где его нет? В таком случае почему же не проснуться, почему не вернуться в жизнь, которая властно зовет его? Но иные силы, те, что скрытно погребли его в этом кошмаре, глушили сомнения и заставляли продолжать поиски. Там, наверху, за последней ступенькой лестницы, уходящей под черепичный навес, ждала приоткрытая сосновая дверь. Дом казался брошенным, мебель стояла в белых призрачных чехлах. У полукруглого окна Сандро различил софу, на которой когда-то, в невозвратные былые дни, его ждала Марина. «Все, и даже этот мой сон, — черновик другого человека», — подумал Сандро, идя по пустынным комнатам. При свете фонаря, про который он забыл, но который все еще сжимал в руке, он прочитал на запертой двери надпись, выведенную золотыми буквами: «Никому на свете не ведомо, кто он на самом деле». С холодным безразличием, которое его ничуть не удивляло, Сандро понял, что подошел к концу своей одиссеи. Добрался до сокровенного центра пирамиды. Он откинул крючок и толкнул закрытую дверь.

В просторном зале, освещенном огромными хрустальными люстрами, стоял Его католическое величество король Карлос IV со своим августейшим семейством. За спиной у них висели две громадные картины, скрывая почти всю стену. Справа — размытый пейзаж в рассеянном свете сумерек или раннего утра. Слева — три разнузданных голых гиганта — мужчина с двумя женщинами — сплелись в страстных объятиях. Слева, за спиною позирующих, но перед холстом с вакханалией гигантов, на мощном мольберте был укреплен необъятных размеров холст. Сандро подумал, что монарх, не по годам состарившийся, прежде, вероятно, был очень сильным человеком. Его грудь, украшенная орденами и сине-белой перевязью, была как у великанов, занимавшихся в старину вольной борьбой. Из-за плеча монарха выглядывал его младший брат, Антонио Паскуаль. Моложе годами, он по виду был старше своего преждевременно состарившегося брата. Оба смотрели на Сандро одинаковыми, очень светлыми голубыми глазами, в которых удивление мешалось с усталой печалью. В этой семейной группе было три принца. За узкой спиной принца Астурийского Дона Фернандо, почти не видно было его брата, Дона Карлоса Марии Исидро. Сандро подумал, что и в этих двоих повторилась аномалия предыдущего поколения, потому что Дон Карлос походил на состарившегося эльфа; он был ниже ростом и мельче наследного принца и при этом казался старше его. Их младший брат, Дон Франсиско де Паула, в пурпурном одеянии с сине-белой орденской лентой через плечо стоял в самом центре. Трудно сказать, сколько было ему лет — от пяти до десяти, внешне — заурядно хорошенький, но взгляд его смущал несвойственной ребенку угрюмостью. Принц Бурбон Пармский, зять королевской четы и кровный племянник монархини, был молод, светловолос и очень высок, хотя с брюшком, чрезмерным для столь молодого человека. Его супруга, принцесса Мария Луиса, сгорбившаяся и с расплывшейся талией, была миловидна, хотя черты ее лица и не казались значительными. На руках она держала грудного младенца, чуть ли не новорожденного, но уже украшенного орденской лентой Карлоса III, его деда.

Королева Мария Луиса высоко держала голову и грудь, и спина ее была так пряма, будто королева желала затмить собственных дочерей. Высокая прическа, украшенная бриллиантовой булавкой в форме стрелы, подчеркивала ее великолепную осанку. Сандро вспомнилось, он где-то читал, что прически королевы, более подходившие женщинам молодым, в свое время потешали и шокировали в Байонне Наполеона. Королева, единственная из всех, чуть улыбалась Сандро, разглядывая его в упор. Ее беззубая улыбка, равно как и недобрый взгляд дона Франсиско де Паулы, неприятно подействовали на него. Мария Луиса полной рукой обнимала за плечи свою младшую дочь, di contadina о di pescivèndola di grido [43] Рукой крестьянки или торговки рыбой ( итал. ). . Инфанта была худенькой, бледной и, пожалуй, дурнушкой. В ее очень светлых, рассыпавшихся прядями, отливавших рыжиною каштановых волосах сверкала булавка, похожая на ту, что украшала прическу матери. Ее старшая сестра, Карлота, скрывалась за спиною принца Бурбона Пармского. Видна была только ее птичья головка в профиль, розовая щека и украшения в волосах. Сандро припомнилось, что кто-то из ее современников, Вилья Уррутиа или леди Холланд, писал, что принцесса была горбата. Другая девушка, довольно крупная, с высокой грудью и с лентой ордена Марии Луисы, как и у всех остальных дам, стояла рядом с принцем Астурийским. Сандро не видел ее лица: она отвернулась к стене, разглядывая оргию гигантов. Между нею и принцем-наследником, из-за их спин, выглядывала ведьма в парике, увенчанном перьями, дряхлая и неприкаянная, как сама смерть, с точь-в-точь как у монарха светлыми голубыми глазками. Это была инфанта Мария Хосефа, старшая сестра короля и Дона Антонио Паскуаля.

Так они и стояли, всей семьей. Однако кого-то — Сандро не мог вспомнить, кого именно, — не хватало в этой группе. Должно быть, человека, призванного увековечить августейшее семейство на том самом холсте, что стоял сбоку на мольберте. Как бы то ни было, но Сандро никак не шло на ум его имя. Фонарь в руках у него погас, и Сандро наклонился, чтобы поставить его на пол. Его преследовал улыбающийся взгляд Марии Луисы, бродивший по его плечам и бедрам, точно он был парнем из ее челяди. Вздрогнув, он обернулся и увидел, что створки запертой двери у него за спиной на самом деле были зеркалом, и в нем отражались все, кто был в зале. И тут его настиг голос монархини. Она заговорила пронзительно, но любезно, немного шепелявя из-за отсутствия зубов и нараспев, на итальянский манер.