Александр Быков - Секретная должность агента Рейли

— Мы что, арестованы? — спросил его Армор.

— Не могу знать, приказано без пропуска никого в здание не впускать.

— Но я секретарь посольства. Здесь мое рабочее место.

— Все равно вы должны выправить пропуск в Совете.

На крыльцо вышел личный секретарь посла Джонсон.

— Вы слышали, Эрл! Мне не разрешают без пропуска пройти в здание на работу.

— А нам не разрешают выйти из здания, кстати, на том же основании. Я уже подготовил список сотрудников, которые должны иметь пропуска. Вот, — он протянул Армору бумаги, — посол просит Вас немедленно отнести это в Совет и по возможности быстро решить вопрос с пропусками.

Армор отправился по назначению, и через короткое время все сотрудники посольства получили необходимые документы. Оба секретаря Армор и Джонсон заказали себя пропуска на право передвижения по городу в тёмное время суток. В Совете американец увидел английского вице-консула Генри Бо, тот регистрировал право ношения оружия для себя и секретаря, мистера Гиллеспи.

Эти бумаги так и остались в архиве Вологодского губисполкома, сообщив историкам немало интересных сведений о бытовой стороне жизни посольств на заключительном этапе их пребывания в Вологде. Один из документов в дальнейшем поставил точку в многолетнем споре историков о том, кто же на самом деле скрывался под фамилией секретаря британского вице-консульства Гиллеспи.

— Господин Нуланс, — де Робиен только что вернулся с телеграфа, — ошеломляющее известие! 17 июля в Екатеринбурге убит русский царь Николай II. Мне только что стало известно об этом от наших друзей с телеграфа.

— Не может быть! — ответил Нуланс. — Я отказываюсь верить этим нелепым слухам! Над ним не было суда, ему даже не предъявляли официальных юридических обвинений! Он после добровольного отречения просто находился с семьей в ссылке.

— И тем не менее, это так, источник самый надежный. Это перехват телеграммы екатеринбургского Совета: «В целях пресечения всяких попыток со стороны контрреволюционных сил освободить царя, Николай Романов был казнен». Информация к распространению не рекомендована. У меня нет сомнений, произошло ужасное.

— Что пишут о семье?

— Ничего, только о казни царя.

— Еще раз повторяю, — сказал Нуланс, — казнь возможна только по приговору суда, в остальных случаях это может быть квалифицировано как убийство человека, который не в состоянии сопротивляться насилию. Мы будем требовать от мирового сообщества осудить этот акт средневекового вандализма.

Направьте, пожалуйста, срочные телеграммы нашим консулам в Сибири, генералу Жанену и другим, кому сочтете нужным с приказом прислать в адрес посольства максимально подробную информацию об этом преступлении. Мы должны будем подготовить международный процесс над убийцами царя. Не сомневаюсь, что это сделано по прямому приказу из Москвы.

— Не уверен, — де Робиен поправил воротник сорочки. — В последнее время в связи с событиями в Москве и мятежами левых эсеров, центральная власть во многом утратила контроль за своими соратниками в провинции. И вот, представьте себе, горстка босяков и проходимцев, составляющая местный Совет, принимает, приводит в исполнение важнейшее решение об убийстве царя и по телеграфу, заметьте, ставит в известность об этом Центральную власть в Москве.

Запах крови пьянит, мы на пороге большого террора: теперь каждый мужик понимает, что может безнаказанно убить царя, что говорить об остальных.

— Вам не кажется, что это всего лишь комбинация, призванная вывести из под удара Ленина. Говорят, что он еще будучи гимназистом после казни старшего брата поклялся отомстить династии.

— У него убили брата? Я не знал! — удивился де Робиен.

— Давно, при императоре Александре III. Брат его был террористом. Готовил покушение на царя. Приговор вполне в духе того времени, цареубийц нигде не миловали.

— Теперь мне становится многое ясно, — размышляя, сказал де Робиен, — прежде всего, понятно, почему арестованы в Вологде Великие князья, ведь они далеки от современной политики и в сущности, никакой угрозы не представляют.

— Разумеется, кроме Великого князя Николая. Он живет политикой, правда уже смирился с тем, что никогда не будет приглашен в президенты Российской республики.

— Вы шутите, они живут частной жизнью. Пожилые, уставшие от всего люди, мне их искренне жаль.

21 июля по приказу Урицкого арестованные бывшие Великие князья должны были быть по этапу доставлены в Петроград. Об этом стало известно в городе. В час отъезда вологжане пришли на вокзал: некоторые поглазеть, а кое-кто проститься с Романовыми.

Ни один человек не злословил. Потрясение от убийства царя ещё довлело над людьми. Что будет теперь с бывшими Великими князьями? Этого никто не знал.

На вокзале у вагона, в котором должны были ехать в Петроград узники, встретились представители американского и французского посольств граф де Робиен и Норман Армор. Робиен смог протиснутся сквозь охрану, чтобы пожать руку Николаю Михайловичу. События последних дней сильно подействовали на Великого князя. Он казался усталым и подавленным. Его брат Георгий, одетый в серую куртку и походную фуражку, внешне, наоборот, не изменился. Ему казалось, что Петроград ближе к Лондону, где живет его семья, и везут их только для того, чтобы отпустить с миром заграницу.

— Передайте Марии Георгиевне, — шепнул он Армору, — что у меня всё в порядке, и скоро я увижусь с ними.

— Сообщите нашим друзьям во Франции, — скороговоркой произнес Николай Михайлович, — что мы пока живы, но положение, без сомнения, серьезное.

Граф де Робиен кивнул.

— Посол сделает всё от него зависящее для Вашего освобождения.

За время короткого прощания только Дмитрий Константинович не проронил ни слова. Передавать приветы ему было некому, единственный близкий человек княгиня Татьяна Константиновна Багратион-Мухранская в уродливом поношенном платье и старой шляпе, обняв двух малолетних детей, стояла рядом.

Ей не разрешали ехать вместе с Великими князьями, поскольку она не была арестована. Робиен забронировал на её имя купе в том же поезде, но дочь поэта «К.Р.» хотела быть вместе со своими.

— Не положено разговаривать с арестованными! Разойдитесь! — неожиданно заорал на провожающих комиссар — безвкусно одетый пижон в пиджаке, перешитом из смокинга и огромном черном галстуке. Всем своим видом он вызывал у Робиена стойкое неприятие.

В ту минуту французу показалось, что, окажись когда-либо комиссар в его власти, разговор между ними не составил бы и четверти часа.

— Прекратите, проявите человеколюбие, — ответил он на окрик, — не видите, люди прощаются.

— Не положено! — снова заорал комиссар, но видя, что толпа его не поддерживает, осекся. — Хорошо, пусть прощаются. Большевики тоже люди, и они милостивы даже к врагам. Кстати, — он обратился к де Робиену, — у меня благородная французская фамилия — Конде.