Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Деревянной была конструкция вступительной фразы, деревянным был и голос, которым она была произнесена. Однако седеющий человек по ту сторону стола не проявлял ни нетерпения, ни раздражения. Ободренный Корнев продолжал. Ему известен факт многократного избиения арестованного на допросах в следственном отделе областного Управления НКВД. Есть основания для уверенности в том, что такие избиения и другие незаконные методы следствия в этом управлении носят систематический характер. Косвенным доказательством этого может служить незаконное лишение арестованных, содержащихся в политических тюрьмах области, возможности обращаться с жалобами и заявлениями в надлежащие инстанции. Вот возможно единственное из заявлений, каким-то образом проникшее в областную прокуратуру из политического отделения Центральной городской тюрьмы. Факт его исключительности, материала, на котором написано это заявление и способ его написания говорят о многом…

Корнев положил перед Вышинским полоску картона, испещренную каракулями Степняка. Тот взял ее в руки, внимательно прочел и, положив обратно, сухо спросил:

— А почему вы сообщаете об этих нарушениях мне, а не главному прокурору своей области?

Этот вопрос был естественным в устах руководителя государственного масштаба, непосредственной компетенции которого подлежали только дела особого значения и важности. Корнев его ожидал и готовился к нему. От того, как он сумеет ответить на этот вопрос, зависело многое, практически все. Если Генеральный решит, что молодой прокурор из провинции без достаточных оснований нарушил служебную координацию и обратился к нему через головы областной и республиканской прокуратуры, он просто выставит его из кабинета. Из-под приспущенных век глаза Вышинского смотрели сейчас особенно хмуро и колюче, хотя по-прежнему внимательно.

На вопрос Генерального надо было отвечать со всей откровенностью. И Корнев ответил, что он не верит в решимость местной прокуратуры вмешаться в дела областного управления НКВД. Более того, он боится, что эта прокуратура не захочет, да и не сможет защитить своего сотрудника, попытавшегося осуществить такое вмешательство, от расправы всесильных нарушителей законности. Получение ими прокурорской санкции на арест неугодного человека давно уже стало в их области пустой формальностью. Таким образом, обращение к своему начальству было для Корнева не только лишено практического смысла, но и явилось бы почти самоубийством. И он решил действовать не столько как служебное лицо, сколько как честный советский гражданин и член Партии. А для такого гражданина поиск Правды тем вернее, чем выше инстанция, куда он обращается. Корнев говорил теперь не механически, как вначале, а вполне человеческим, хотя все еще взволнованным голосом, больше почти не заботясь об официальности и профессиональности своего языка. Ему показалось, что глаза главного прокурора были уже менее колючими, когда тот спросил:

— И какую же цель, по вашему мнению, преследуют те нарушения законности, которые, как вы подозреваете, происходят в вашей области?

Этот вопрос обрадовал Корнева и возбудил в нем предчувствие успеха. Он означал, что Генеральный принял его объяснения и не только не собирается его выгонять, но и ограничивать аудиенцию теми двумя минутами, о которых строго предупреждал секретарь в приемной. Ответ же на заданный вопрос и составлял то самое главное, ради чего Корнев, сознательно идя на большой риск, и прибыл сюда. Уже не заботясь даже об особой краткости изложения, он почти дословно повторил то, что слышал от Степняка в его камере и в чем теперь был уверен сам.

Не подлежит сомнению, что в управлении НКВД их области действует сплоченная и отлично организованная группа контрреволюционеров, маскирующихся под сталинских чекистов. Злоупотребляя доверием Партии и Народа, эти лжечекисты истребляют лучших людей области, обвиняя их в выдуманной контрреволюции. Таким образом они дезорганизуют ее хозяйственную деятельность, административное управление, дискредитируют советскую законность в глазах масс. Руководящие работники целого края, имеющего важное значение в масштабе всего Союза, запуганы или сбиты с толку вредителями из НКВД. Такое утверждение особенно верно по отношению к работникам прокуратуры и судов. Не исключено, что некоторые из них, хотя может быть и невольно, действуют по прямой указке контрреволюционеров из НКВД. Это тем более вероятно, что все, кто мог бы разобраться в политической обстановке в области и распознать скрытую враждебность в действиях местных органов государственной безопасности, предусмотрительно арестованы этими органами и многие, по-видимому, уже физически уничтожены. Те же, кто сменил на их постах опытных и преданных партии руководителей, либо некомпетентны в порученном деле, либо, если и догадываются, что радом происходит что-то неладное, предпочитают делать вид, что ничего не замечают. Нас не трогай — мы не тронем… Имеются, наверно, и такие, которые как бы подкуплены своим неожиданным возвышением, обычно не соответствующим их способностям и служебному опыту. Корнев мог бы последовать их примеру. Но этому мешает его совесть гражданина, члена Партии и советского юриста. Он не может спокойно наблюдать, как совершаются преступления, носящие непрерывный и массовый характер. Они должны быть пресечены вмешательством высшей прокурорской власти. И как можно скорее. Каждый час промедления приносит новые жертвы…

Вышинский слушал сбивчивую речь молодого человека с холодным, но явно возрастающим интересом. Он его не торопил и не перебивал, хотя тот нередко повторялся, и его гневная филиппика продолжалась не две, не три и даже не пять минут. Одной рукой Генеральный прокурор беззвучно постукивал по столу пальцами. Но это было постукивание не нетерпения, а задумчивости и, по-видимому, довольно глубокой, так как он не сразу подытожил речь Корнева, когда тот умолк.

— Значит, вы хотите, чтобы Главная прокуратура начала расследование, и притом немедленно, контрреволюционной, как вы полагаете, деятельности органов безопасности в вашей области. Я вас правильно понял?

— Совершенно правильно, товарищ Вышинский!

— В принципе это было бы возможно, если бы дело шло о частном лице или обычном государственном учреждении. Но органы наркомата Внутренних дел наделены в настоящий момент особыми полномочиями и пользуются, так сказать, почти полной автономией. Даже против отдельных их работников и даже Главная прокуратура Союза может возбудить следственное дело только по согласованию с руководством этих органов или вышестоящими лицами наркомата… — Вышинский говорил холодным, почти брюзгливым тоном. Корнев похолодел. Выходило, что значительная часть его возмущения бездеятельностью областной прокуратуры была не столь уж обоснованной. Так же как и его вера во всесилие Верховного прокурора, который, кажется, ведет свою речь к отказу что-либо предпринять против преступников из НКВД. Надлежало, видимо, обращаться к самому наркому Ежову. Но теперь он уже вряд ли успеет это сделать…