Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

— Прошу садиться, товарищ прокурор! Слушаю вас…

Немолодой уже тюремщик с тремя белыми кружками в петлицах черной формы — в тюрьме их называли «парашами» — смотрел на посетителя, открывающего свой новенький, хотя и недорогой, портфель, с чуть насмешливым любопытством. В тюремных делах этот мальчишка ни черта, конечно, не понимает. Но, наверное, знает уже, что ему это практически и не нужно. В последние год-полтора должность прокурора по надзору стала почти номинальной. Дело такого прокурора — делать вид, что он глух и нем. Иначе он должен бы потребовать немедленного закрытия всех своих поднадзорных заведений уже просто за их несоответствие обязательным санитарным нормам. В одну только эту тюрьму набито сейчас более тридцати тысяч заключенных. Если бы в прокуратуре вздумали хотя бы просмотреть жалобы одних только здешних «бытовиков» на условия их содержания, то и тогда потребовался бы, наверное, не один десяток специальных прокуроров. Но там, конечно, понимают свое бессилие и только делают вид, что надзирают за местами заключения. Назначают, например, на вакантные должности таких вот молокососов. Ничего бы не изменилось, если бы на это место посадили обезьяну или даже просто чучело с портфелем. Ведь все, что от нынешнего прокурора требуется, — это ничего не замечать и ни во что не вмешиваться. Вот работенка!

Ему бы такую на старости лет!

Конечно, представители прокуратуры иногда посещают тюрьму и теперь. Но только тогда, когда их вызывает сама администрация этой тюрьмы. Обычно для того, чтобы составить протокол об очередном убийстве или самоубийстве. Вот и сейчас в здешнем морге прихода прокурора ожидают два трупа. Один из спецкорпуса. Поднятым где-то осколком стекла какой-то бывший военный перерезал себе вены на руках. Другой — из корпуса мелкой уголовной шпаны. Сокамерники сделали ему ночью «темную», удушили сенной подушкой. Должно быть, заподозрили в стукачестве. Но такие дела не относятся к компетенции прокуратуры по надзору даже формально. Этот парень явился сюда, наверное, просто чтобы представиться начальнику тюрьмы и его заместителям. А для пущей важности придумал для своего посещения какой-нибудь предлог. Теперь вот делает вид, что ищет какую-то запись в своем новеньком блокноте, хотя все, конечно, помнит и так…

Посетитель, действительно, отлично помнил, зачем он сюда явился. Но рылся в портфеле и перелистывал толстый блокнот он не для пущей важности, как думал хозяин кабинета, а чтобы скрыть свое смущение. Причины же для такого смущения были весьма существенные. В качестве должностного лица, да еще состоящего на такой строгой и важной должности, Корнев выступал впервые в своей жизни. В настоящей, большой, мрачной даже по своему внешнему виду тюрьме он тоже был впервые. Весьма серьезной была и причина, побудившая его явиться сюда вопреки тому, что называется «здравым смыслом». Все это заставляло внутренне волноваться, хотя представитель Закона должен быть неизменно холоден и строг. Была еще одна причина для смущения, которую Корнев старался скрыть особенно тщательно. Этой причиной была его моложавость, усиливающая и без того невыгодное для представителя Власти впечатление отего молодости. Из-за нее молодому прокурору не давали даже его неполных двадцати пяти лет. Не помогали ни жиденькие усики, которые, впрочем, упорно отказывались расти как следует, ни постоянное соблюдение на лице строгого и серьезного выражения. Улыбка Корневу была буквально противопоказана. Стоило только ему улыбнуться, как на его неприлично толстых щеках проступали какие-то полудетские ямочки. Впрочем, они и так уподоблялись некоему шилу в мешке, утаить которое было решительно невозможно. Сейчас, например, прокурору было совсем не до улыбки. И все-таки пожилой тюремщик, сидящий напротив, смотрит на него с тем выражением, с которым обычно спрашивают: «Эй, малый, а сколько тебе годов?» Есть же на свете счастливцы, которым уже сорок, а то и все пятьдесят лет!

Отвлекающая возня с портфелем и блокнотом помогла, наконец, Корневу настроиться на сдержанно холодный тон, обязательный при строго официальных отношениях. Такой тон был тем более обязательным, что молодой прокурор уже знал — его требование к тюремной администрации, хотя оно было совершенно законно, произведет на ее представителя ошеломляющее впечатление. Правда, это предвидение было им сделано, так сказать, теоретически, на основе изучения дел в прокуратуре, на ответственную должность в которой он попал буквально со школьной скамьи. Корнев по-настоящему ни разу не предъявлял своих прокурорских прав.

— У вас содержится, — сказал он, делая вид, что читает по записи в блокноте, — арестованный Степняк Иван Степанович. От него в прокуратуру поступило заявление о вызове ее представителя…

Дежурный с трудом скрыл удивление. Мальчишка-прокурор, оказывается, по-мальчишески же и наивен! Да похоже еще и просто глуп. Не мог придумать менее кляузного повода для посещения тюрьмы. Неужели за месяц службы в своей прокуратуре он не понял, что если будет являться на все вызовы жалующихся на несправедливость арестованных, то ему жизни не хватит! Но конечно, ничего этого начальник тюрьмы прокурору не сказал.

— В настоящее время у нас в списочном составе десятки тысяч заключенных. Вы знаете номера корпуса и камеры, в которой содержится этот…

— Степняк. Корпус номер пять, камера — восемьдесят третья. — Дежурный откинулся на спинку стула, забыв, видимо, что ему не следовало бы выдавать своего изумления — Спецкорпус? Вы получили заявление из спецкорпуса?

— Да, а что?

В глазах посетителя хозяину кабинета почудилось что-то похожее на вызывающую усмешку. Он спохватился:

— Да нет, ничего… — Выручил зазвонивший на столе телефон. — Извините…

Дежурный обрадовано схватил трубку. Он говорил с кем-то из подчиненных о каких-то своих тюремных делах, а сам в это время лихорадочно обдумывал сложное положение, в которое его поставил этот не то дурак, не то провокатор. Конечно, по существующему положению прокурор по надзору за тюрьмами вправе посещать все их закоулки. Но даже во времена, когда нагрузка тюрем и состав заключенных носят обычный характер, здравомыслящие люди на этой должности знают предел их фактических полномочий, дальше которых они не идут. И не ломятся в отделения, где содержатся государственные преступники. Да и как этот парень с портфелем узнал, где находится один из таких преступников, недавно порученный попечению Центральной? Может, он и в самом деле провокатор, подосланный сюда областным управлением НКВД, чтобы посмотреть, как сумеют выйти из создавшегося щекотливого положения главные начальственные лица этой тюрьмы?