Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Но потомственный торговец, бывший нэпман, да еще и уголовный преступник, в любом обличье является человеком нежелательным для общества, готовящегося к вступлению в эру социализма. Такие подлежали изъятию из этого общества. И неделю тому назад старик, которому было уже далеко за пятьдесят, расписался в объявлении ему срока, пережить который он уже имел мало шансов. Напрасно кое-кто из сокамерников пытался его утешить, что «литер СВЭ» — это еще ничего. Что если бы составителю списка, представленного на утверждение «тройки», пришло в голову отнести его к разряду СОЭ (социально опасных элементов), тогда бывший нэпман и барыга сидел бы сейчас в «спецкорпусе», о котором даже в тюрьме говорили понизив голос. «Социально вредный» отвечал тогда, что хрен, мол, редьки не слаще. Теперь, пробегая глазами все новые и новые письма из этого спецкорпуса, он уже понимал, что если «лучшее — враг хорошего», то плохое — враг худшего. Нет, видно у нас на Руси правды не будет.

Однако нужно было заняться порученным делом. Истопник выгреб из печки лежавшей возле нее кочергой золу и непрогоревшие дрова, наложил в топку кучку вскрытых и скомканных писем, поверх них щепок посуше и осторожно зажег свою единственную спичку. Затем он поднес ее к бумаге, которая вспыхнула охотно и весело. Через какие-нибудь десять минут от печки потянуло приятным сухим теплом. А еще через четверть часа она уже весело гудела, сделав менее неприютным промозглый от сырости каменный полусарай.

Старик подбрасывал в печку уже последние из разбросанных по полу писем, когда в руке у него оказался какой-то вспученный и кособокий конвертик, изготовленный явно неумелыми руками. Таких конвертов тут было много, но этот обращал на себя внимание необычным материалом. Он был склеен из рыхлого ноздреватого картона, к тому же неодинакового по толщине. И подписан был не карандашом и не тюремной тушью, изготовленной из сажи, добытой сжиганием на спичке кусочка резины, а чем-то бурым. Присмотревшись внимательнее, старый арестант понял, что это кровь. Написанные ею буквы были наклонены в разные стороны, имели разную величину, а их линия была мучительно неровной и прерывистой. Нацарапавший их заключенный, по-видимому, не имел даже обгоревшей спички или щепки, которыми обычно пишут в камерах вместо пера. И пользовался скорее всего гибким травяным стебельком, вынутым из тюремного матраца.

Разгадал, куда более смекалистый и догадливый, чем казался с виду, старик и тайну материала конверта. Это был неровно расслоенный картон вкладыша козырька фуражки или кепки. Но, пожалуй, самым необычным в этом послании был его адрес. Письмо направлялось в местную областную прокуратуру, возможно, единственное из всей груды писем, уже догоравших в жарко полыхавшей печке.

Все это говорило бывалому арестанту о многом. Написавший письмо сидит, по-видимому, в одиночной камере. В самой маленькой «общей» камере нашлись бы, наверное, люди, умеющие делать тушь и тюремный клей. Разжеванный мякиш надо не прямо наносить на бумагу, а прежде продавливать его через тряпочку. Подсказали бы они, наверно, и безнадежность попытки жаловаться на действия местного управления НКВД в местную прокуратуру. Даже малограмотный дурак понимает, что сильнее этого управления тут никого нет и быть не может…

Интересно все-таки, что пишет прокурору этот важный, но наивный и явно неопытный арестованный? Что он важный — явствует из того, что содержится он изолированно от других, а что наивный и неопытный — из всего остального.

Истопник, отойдя в передний угол помещения, вскрыл конверт и достал из него сложенную вдвое и похожую на полумесяц полоску серого картона. На ней такими же буквами, как и на конверте, было выведено полукругом: «Прошу представителя прокуратуры явиться ко мне в камеру для получения особо важных сообщений». Затем следовала фамилия — «Степняк И.С.» и его, так сказать, «обратный адрес» — камера № 83 в корпусе № 5, т. е. в «спецкорпусе».

Любопытно, кто этот Степняк, который хочет сообщить прокурору нечто столь уж важное? Может, это такая персона, что его знают в прокуратуре? Нетрудно сделать так, чтобы его заявление добралось до адресата. Вряд ли там ему дадут какой-нибудь ход, но пусть, по крайней мере, знают, что дело в нынешних тюрьмах дошло до того, что их заключенные пишут заявления собственной кровью! А что это кровь, поймет даже дурак, так как писавший записку очень сильно перепачкал ею свое послание. Должно быть, переусердствовал в расковыривании пальца где-то найденным гвоздем или осколком стекла.

Отослать найденное заявление можно будет уже завтра, если сегодня вечером попросить у дежурного по корпусу конверт, карандаш и бумагу. Бумагу припрятать, а в конверт вложить вот этот лоскуток. Адресованных в прокуратуру и другие инстанции писем в тюрьме не распечатывают. А если и распечатают, то найдут в конверте только письмо Степняка, неведомо кем в него вложенное. Да и само это письмо формально не противозаконно. Словом, ни заключенный спецкорпуса, ни его добровольный посредник не рисковали ничем.

Надзиратель, надсмотрщик за заключенными-работягами, правда, обещал обыскать истопника в конце рабочего дня и грозил карцером за припрятывание писем. Но и писулька Степняка может полежать до вечера в трещине вот этого полена. А оттуда она перекочует за подкладку пиджака сокамерника бывшего барыги. Коридорные же надзиратели, если и ощупывают иногда вернувшихся с работы арестантов, то только на предмет поиска стекляшек и железок, о бумажках они и не думают.

На унылой физиономии старого арестанта, когда он засовывал полоску картона в глубокую щель полена, появилось почти по-мальчишески озорное выражение. Должен же он хоть раз оправдать свое одиозное звание человека, отнесенного к категории «социально вредных»!

В кабинет дежурного помощника начальника тюрьмы вошел молодой человек с портфелем и, поздоровавшись с хозяином кабинета, протянул ему служебное удостоверение. Судя по дате заполнения бланка этого документа, он был выдан всего месяц назад некоему Корневу Михаилу Алексеевичу в том, что он является прокурором местной областной прокуратуры. Причем прокурором по надзору за местами заключения. Посетитель был, очевидно, недавно назначен на эту должность взамен своего арестованного месяца три назад предшественника.

Помначтюра с любопытством переводил глаза с фотографии на удостоверении на лицо оригинала. Уж больно молод для своей должности этот парень! Вон, даже мальчишеские ямочки на щеках еще не исчезли. И становятся еще заметнее от того, что этот юнец надувает щеки от сознания своей важности. Удивляться, впрочем, не приходится. Теперь всюду идет такая перестановка, что подобные юнцы оказываются подчас чуть ли не в наркомовских креслах. И все-таки дежурный помощник вежливо привстал на своем стуле: