Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

А старушку-поварню, как и все, что имело здесь надежный фундамент и каменные стены, переделали в очередной тюремный корпус, слегка перепланировав приземистое здание и надстроив его на этаж. Собственно строительные работы здесь были уже закончены. Оставалось только убрать из здания строительный мусор и, хотя бы поверхностно, просушить стены огромных камер, на которые были разгорожены оба этажа. Это было тем более необходимо, что корпус предназначался для содержания «бытовиков», как называли тогда арестованных и осужденных за уголовные преступления. Для содержания политических, «ка-эр-контингента», он не годился ввиду своей малости и недостаточной изоляции от прочих корпусов Центральной. Но генеральная чистка страны производилась не только от контрреволюционного, но и от просто «социально вредного элемента», для размещения которого в тюрьмах тоже не хватало места. Население огромной тюрьмы росло не по дням, а по часам. Даже рьяный противник теории пределов, ее начальник, отлично понимал, что она не резиновая. И всячески торопил строителей со сдачей нового корпуса.

Посещая стройку почти каждое утро при обходе тюрьмы, он, несмотря на свое неизменное благодушие, хмурился, ощупывая стены камер, и строго спрашивал строительного десятника, когда же, наконец, эти чертовы стены просохнут. Десятник, заключенный колонии мелких преступников, выполнявший для тюрьмы строительные подряды, оправдывался, ссылаясь на сырые дрова, которыми топили железные печи-времянки, установленные во всех новых камерах для срочной просушки. Дело к осени, идут дожди. Служившие топливом — другого у городской тюрьмы с ее центральным отоплением не было — строительные отходы, всё еще разбросанные по двору или сложенные в небольшие кучки, намокли и горели плохо.

Особенно рассердился майор в то хмурое ноябрьское утро, в которое он застал в бывшей поварне десятника совсем одного, без рабочих, а все сушильные печи потухшими. Это было явное безобразие. Печи было приказано топить круглосуточно днем и ночью, для чего на стройку ежедневно наряжались две смены истопников. Но сегодня как всегда явившийся сюда из трудовой колонии малосрочник-бесконвойник, сидевший за продажу частным лицам казенного шифера, не застал тут никого. На месте не оказалось не только бригады работяг-подсобников, убиравших мусор и приходивших на работу рано утром, но и ночной смены истопников. Судя по совершенно остывшим печам, их увезли отсюда еще в первой половине ночи.

Готовый было накричать на десятника за нераспорядительность, начальник осекся. В том, что срочная стройка осталась без рабочих, был виноват он сам. Хотя, черт побери, разве его подчиненные не обязаны были напомнить ему о том, что из назначенного на прошлую ночь большого этапа надо было временно исключить заключенных добровольцев, уже с месяц работавших тут в качестве подсобников? Городская тюрьма была не только местом содержания преступников, но и хозяйственной организацией, ведущей счет деньгам. За привлечение на ее стройки квалифицированных строителей она должна была платить. Разнорабочих же можно было набрать из числа уже прошедших следствие и суд бытовиков самой Центральной. Понуждать своих заключенных работать тюрьма права не имела, на то есть лагеря принудительного труда, куда их вскоре отправят. Но приглашать могла. И охотники поразмяться после неподвижного сидения в камере посильной работой, подышать «от пуза», не то что на десятиминутных прогулках, свежим воздухом всегда находились. Многих привлекала также возможность получить иногда миску лишней баланды, которой и ограничивались расходы тюрьмы на оплату разнорабочих. Благодаря нераспорядительности и непредусмотрительности помощника начтюра по хозяйственной части, работавшая здесь бригада загремела на очередной этап. И это за несколько дней до сдачи нового корпуса, когда был дорог каждый час! Новую бригаду, правда, собрать нетрудно, но десятник говорил, что главная потеря времени может произойти теперь из-за отсутствия растопки для печей. Разжечь их совершенно нечем.

Майор сердито хмурился. Даже о таких пустяках ему самому приходится думать! Но будешь думать, если негде разместить арестованных, прибывающих в куда большем количестве, чем их забирают отсюда на дальние этапы.

— Бумага годится? — спросил, видимо, припомнивший что-то начальник тюрьмы. Десятник ответил, что годится. При условии, однако, что это будет не какая-нибудь пара газет, а хотя бы мешок.

— Ладно, будут тебе сейчас и рабочие и растопка, — сказал начальник и ушел.

Немногим больше чем через полчаса десятник, скучающий у входа в новый корпус, увидел, что со стороны одного из старых «бытовых» корпусов сюда идут десятка полтора заключенных. Их сопровождал знакомый надзиратель, рядом с которым шел пожилой арестант, несший на спине серый тюремный матрац, доверху чем-то наполненный. Это и была, конечно, обещанная майором макулатура. Но похоже, не совсем простая, так как надзиратель, судя по тому, что он ни на шаг не отступал от мешка, конвоировал не столько новое пополнение, сколько этот мешок.

— Вот тебе, — сказал он десятнику, когда срочно завербованные добровольцы пришли на строительную площадку, — новая «бригада-ух»… — Ирония тюремщика была вызвана, очевидно, жалким видом приведенных им работяг. Большинству из них после многомесячного сидения в переполненных камерах даже трехсотметровый переход сюда из корпуса показался утомительным и трудным. Поэтому они сразу же с выражением изнеможения на серых одутловатых лицах опустились на мокрые от дождя кучи щепы и битого кирпича.

— Да, работяги те, — в тон ему отвечал десятник, — к каждому из них надо еще трех помощников приставить. Двоих — чтоб под руки поддерживали, а третьего — чтобы ноги переставлял…

Это была распространенная лагерная присказка. Хотя дальше городской колонии незадачливый торговец государственными стройматериалами нигде в заключении не бывал, но любил изображать из себя этакого бывалого арестанта. Особенно перед теми, кто впервые попал в тюрьму. А таких тут было подавляющее большинство, если не все. Добровольцы работали во дворе тюрьмы без конвоя. Поэтому отбирали их, главным образом, по признаку незначительности их статей. Не поглумиться над такими, хотя бы не зло и не слишком много, значило бы упустить редкую здесь возможность поразвлечься. Это было тем более не так уж грешно, что слабость добровольно изъявивших желание выйти на работу арестантов объяснялась не столько их истощением, сколько опьянением свежим воздухом. Сегодня от них толку, конечно, будет мало, но завтра-послезавтра эти люди понемногу начнут шевелиться. На этот счет у десятника опыт уже был.