Георгий Демидов - Оранжевый абажур : Три повести о тридцать седьмом

Но когда последовало очередное «Со мной», и вместе с начальником корпуса молодой прокурор вошел в открывшуюся дверь — дежурный остался на лестнице и сразу же запер ее за ними, — Корнев чуть не разинул рот от удивления. За ней не было длинного, полуосвещенного коридора с двумя рядами запертых дверей, которые он ожидал увидеть. Вместо этого в глаза ему ударил довольно яркий дневной свет и охватило ощущение неожиданного пространства. Оказалось, что Главный корпус Центральной в своей срединной части не имеет межэтажных перекрытий и освещается сверху через застекленную крышу. Коридоры здесь заменяли металлические галереи, опоясывающие здание изнутри на высоте каждого этажа.

День сегодня выдался не по-осеннему солнечный. Проникая через двускатный «фонарь» наверху, желтоватые жизнерадостные лучи весело играли на поручнях ограждений галерей, параллельными ярусами уходящих куда-то в глубину. Эти поручни, как фальшборт старинного фрегата, были обтянуты медью, начищенной руками дежурных надзирателей, которые постоянно на них опирались. Над перилами были натянуты высокие веревочные сетки, разбивавшие ощущение жесткости господствующих здесь металла и камня.

Однако стойкий запах тюрьмы был здесь еще сильнее, чем на лестнице. Еще неумолимее напоминали о ней тяжелые навесные замки на узких окованных железом дверях, выходящих на галереи. Дверей было множество. Здесь, видимо, был корпус камер-одиночек и камер-двоек. И на каждой двери — номер на жестяной табличке, глазок для наблюдения за камерой и закрытое на засов оконце. Это чтобы передавать в камеры пищу и разговаривать с заключенными, — догадался Корнев. Понял он и назначение неожиданной конструкции тюремного здания. Она была подсказана, несомненно, соображениями «просматриваемости» этого здания сверху донизу. Все, что происходит на одной галерее, видно и слышно со всех остальных. Это в дополнение к телефонам, звонкам громкого боя и сигнальным кнопкам, также не ускользнувших от внимания Корнева. Побег отсюда, видимо, абсолютно невозможен.

А вот сетки над перилами и по горизонтали между этажами это, вероятно, уже результат выводов, сделанных при эксплуатации здания. Наверное, не один отчаявшийся узник, воспользовавшись выходом на галерею, бросился через ее перила, прежде чем тюрьма решила застраховать себя от повторения таких случаев.

— Открой нам восемьдесят третью! — приказал начальник корпуса человеку в черном, встретившему их на галерее.

Надзиратель держал в руках довольно большое, с пяльцы величиной, железное кольцо, на котором было нанизано множество ключей с номерными бирками. Связки ключей поменьше висели у него и на поясе. Недаром эта должность называлась в старину «ключник», подумал Корнев, прочитавший не одну книгу по истории тюрьмы.

Коридорный смотрел на своего начальника тем же удивленным и нерешительным взглядом, каким тот несколько минут назад глядел на начальника тюрьмы.

— Приказ начтюра! — пояснил корпусной свое распоряжение, которое его подчиненному показалось, вероятно, почти диким. — К Степняку прокурор для беседы…

Корнев уже обратил внимание на то, что работники тюрьмы, когда речь идет о заключенном Степняке из восемьдесят третьей, не задумываются над вопросом, кто это такой. Значит, он выделяется тут среди многих тысяч других арестованных. Вероятно, своим прежним общественным положением в масштабах области.

За спиной посетителя тюремщики обменялись недоуменными взглядами. «А как этот прокурор узнал, где находится Степняк?» — спрашивал один взгляд. — «А черт его знает», — с досадой отвечал ему другой.

Приказ, однако, оставался приказом. Надзиратель повел Корнева и своего начальника почти в самый конец галереи, нашел нужный ключ и отпер замок на двери с номером 83. Но этот замок, как оказалось, запирал собственно не дверь, а засов на ней. Отодвинув засов, коридорный толчком внутрь открыл дверь камеры настежь.

Корневу казалось, что он почти притерпелся к здешнему запаху. Но это ему только казалось. Потребовалось немалое усилие, чтобы не поморщиться, когда тот же запах, только во много раз более густой, обдал его из открывшейся двери. За ней он увидел маленький каменный чулан, до задней стены которого было не больше трех-четырех шагов. Высоко под потолком, в глубине небольшой ниши со скошенным книзу основанием, виднелась решетка квадратного оконца, оно, похоже, вовсе не давало света. На картинах, изображающих каменные мешки узников царизма, Корнев привык видеть только решетки на фоне крохотного прямоугольничка голубого неба. Тут этого драматического контраста не было. Железный переплет почти не выделялся на ржавом фоне закрывающего окно тоже железного листа.

Под окном, если только оно заслуживало этого названия, на вделанном в стену железном сидении сидел человек. Локтем он опирался на такой же столик, тоже вделанный в стену на железном кронштейне. Щурясь от света из открытой двери, заключенный поднялся со своего места. Он был высок, слегка сутул и страшно худ. Грязная и как будто изжеванная одежда висела на нем как на вешалке. Наблюдательный Корнев заметил, что на ней нет пуговиц.

Он пытался узнать в этом узнике, остриженном под машинку, с впалыми щеками, заросшими седеющей щетиной, когдатошнего почетного гостя своего института. Но это ему не удавалось. Вот разве рост, крепость в кости да эта сутулость, которая теперь стала намного заметней, были те же. Заключенный тоже хмуро всматривался в стоявшего на пороге молодого человека с портфелем, свежий вид которого почти вызывающе контрастировал со всей здешней обстановкой. Взгляд глубоко запавших глаз выражал смесь удивления, надежды и недоверия. Недоверие, однако, преобладало.

— Подследственный Степняк, — официальным тоном объявил начальник корпуса, — к вам прокурор для личного собеседования!

Степняк и после этого объявления продолжал молчать и пытливо всматривался в посетителя своим тяжелым взглядом, от которого Корневу становилось не по себе. Он заметил, что заключенный дышит как-то шумно и тяжело, держа одну руку прижатой к боку на уровне груди, а в другую глухо покашливая. Может быть, начальник тюрьмы насчет его болезни говорил правду? И ошибался только в характере этой болезни…

— Предъявите ваше служебное удостоверение, гражданин прокурор! — потребовал вдруг Степняк, делая шаг вперед и протягивая руку по направлению к Корневу. Голос был глухой и хриплый. Может быть это от того, что узники одиночных камер вынуждены постоянно молчать?

— Ты что, не доверяешь представителю власти? — зло спросил начальник корпуса, с лица которого все время не сходило выражение недоумения, раздражения и досады. Он, видимо, никак не мог понять, каким образом этот враг народа умудрился дать знать о себе в прокуратуру? Поэтому забыл даже о необходимости соблюдать при посторонних обращение к заключенному на «вы».